Веревочка. Лагерные хроники - Яков Капустин

Но деваться было некуда и я, передав приветы местным уркам от общих знакомых, начал потихоньку осваиваться и обустраиваться в большой и тёплой камере, потому что камеры-одиночки были уже заняты подследственными и особо отличившимися.

Шнырь, которого контролировали блатные, передал мне кипу журналов, сахар, пару буханок хлеба, а в приносимой им каше было столько мяса из свиных голов, что для самой каши места уже почти не оставалось.

Всё складывалось вполне терпимо.

Я и раньше не был склонен к унынию, а потому и теперь настроился много читать и слушать музыку, которую крутили из местного радиоузла.

Песен было совсем немного, и за день они повторялись столько раз, что, через несколько дней превратило удовольствие в настоящую пытку До сих пор песня «Как хорошо быть генералом» приводит меня в тихую ярость, а совсем неплохие песни ансамбля «Песняры» нагоняют тяжёлую тоску.

Была только одна песня, которая мне не надоедала никогда. И слова и музыка завораживали и вызывали самые волнительные и неведомые дотоле чувства и ассоциации.

Не верилось, что песню сочинили профессионалы. Казалось, что и слова и музыку неизвестный мне тогда певец достаёт из самых потаённых глубин своей души.

Какой должна быть женщина, чтобы могла вызвать такие чувства и слова? Моей фантазии не хватало на то, чтобы представить ее образ…

Нужно долго находиться в одиночке и иметь впереди бесконечный срок, чтобы представить себе, куда уносило меня воображение, когда я слушал проникновенный голос неизвестного мне тогда, Валерия Ободзинского.

Все последующие годы, и в лагере и потом на свободе, песня жила во мне, не теряя своего обаяния и продолжая волновать так же, как волновала, когда заполняла всё пространство камеры. Совсем не думая о чём-то конкретном, я постоянно искал эти глаза, надеясь, что когда-нибудь они, всё-таки, мне встретятся.

Проходило время, но ни одна, из встреченных мною женщин, не обладала такими глазами, которым хотелось бы сказать:

Постепенно я убедил себя в том, что автор песни их просто придумал. А я умножил его фантазию на обострённые чувства человека, имеющего единственную привилегию, которую у человека нельзя отнять. Привилегию мечтать.

…Уже и не помню, сколько прошло лет.

Я сидел на лавочке в небольшом парке, ожидая, когда откроется дверь жилищной конторы. В песочнице играли дети. Чуть поодаль сидели две старушки. А метрах в пяти напротив меня сидела элегантно одетая молодая женщина и внимательно рассматривала свои ногти.

Ни на детей, ни на меня она не обращала никакого внимания. Всё её внимание было сосредоточено на ярком маникюре.

Мне же до неё не было никакого дела, потому что я внимательно следил за очередью, боясь потерять целый день на ожидание.

Неожиданно я почувствовал, что у меня остановилось дыхание, а потом я услышал стук собственного сердца.

Сначала я не сообразил, что со мной произошло. И только спустя несколько мгновений, я понял, в чём дело.

На меня внимательно смотрели эти глаза. Глаза, которые я уже отчаялся встретить.

Женщина не отводила взгляда, и он проникал в самые отдалённые уголки моего сознания.

Никто и никогда так внимательно и бесцеремонно на меня не смотрел.

Я же, стараясь не показать своего смущения, смотрел на женщину, глаза и лицо которой были именно такими, какими я представлял многие годы…

Мой взгляд её нисколько не смутил, и она продолжала внимательно на меня смотреть, как на понравившуюся картину в музее.

Это, конечно же, была Она, Женщина из песни. И это были те глаза. Глаза, которые напротив.

Решив, что женщина заинтересовалась мной, я подошел и сел рядом.

Я говорил те слова, которые обычно нравится ожидающим мужского внимания женщинам. Уж чего-чего, а говорить за свою жизнь я научился. Женщина слушала меня внимательно и доброжелательно. Чувствовалось, что ей интересно и приятно со мной. Она часто улыбалась и поддерживала разговор. Говорила она тихим и мягким голосом.

Именно такой голос соответствовал этим глазам…

Глазам, которые напротив.

Господи! Чего я только ни наговорил там, чтобы ей понравиться.

Когда же я немного остановился, она сказала:

– Спасибо. У меня с утра было такое неважное настроение.

Я уже знал, что зовут её Светлана Николаевна и, осмелев, попытался назначить ей свидание.

Она немного задумалась:

– Скажите Марк, я могла бы Вас попросить об одолжении?

– Господи! Да, что угодно. Заранее обещаю сделать всё, о чём только попросите!

– Тогда не пытайтесь со мной никогда встречаться.

– Но почему?

– Потому что Вы пообещали.

И она примирительно дотронулась до меня своей рукой.

– А я-то надеялся, что понравился вам. Вы же так на меня смотрели…

Она невесело рассмеялась:

– Я не смотрела на вас. Я пыталась вас разглядеть. Я ведь почти ничего не вижу. Только свет и немного очертания. Как вы этого не заметили? Я одна даже ходить по улицам не могу.

Ну, балбес! Как же я мог этого не заметить?! Это же так очевидно!

– Всё равно я хочу снова встретиться с вами!

– Нет! – неожиданно твёрдо сказала женщина. – Этого не будет никогда. И не пытайтесь! Помните, что вы мне пообещали. Прощайте! Ещё раз спасибо!

И она отвернула голову в сторону, ясно показывая, что продолжать разговор она не намерена.

Уже стоя в очереди, я увидел, как к ней подошла немолодая женщина, и они не торопясь направились к выходу из парка.

Больше я никогда её не встречал.

А разыскивать её у меня не хватило решимости, о чём до сих пор сожалею.

И немного стыжусь.

Серёжа Пахомов был радиотехником. Он любил свою работу, и не променял бы ни на какую другую. Ему нравилось копаться в запутанных схемах и приводить их в надлежащий порядок. Но главным достоинством его работы было то, что работал он всегда один и ни от кого не зависел.

Поэтому на лесоповале его напрягала не столько тяжкая работа, сколько зависимость от остальных членов бригады.

Если махать топором, обрубая огромные еловые ветки со ствола, почти утонувшего в снегу, было ещё возможно научиться, то терпеть крики и понукания работяг Серёжа никак не мог. Было это, по его мнению, незаслуженно и унизительно. В конце смены к нему подошёл бригадир и незлобно сказал: