Веревочка. Лагерные хроники - Яков Капустин

Врач и сёстры были понимающими и заботливыми. После уколов и таблеток ему стало тепло и совсем спокойно. Впервые за многие месяцы он не думал о жене и о болезнях. Он лёг по отбою и легко заснул.

Но вскоре его разбудили два санитара, и повели в комнату с операционным столом. Они дали Серёже горсть таблеток и попросили выпить. Потом они осмотрели его рот и какой-то железкой сорвали с зубов золотой мост. Было больно, но у Серёжи не было ни сил не желания возражать.

– Может быть так нужно – подумал он.

Затем санитары уложили его на пол, и по очереди, не спеша, совершили с ним половой акт. Было немного больно, но не так страшно, как он себе раньше представлял.

– Дураки, они, наверное думают, что я педераст. Идиоты! – ему даже стало смешно. Потом один из санитаров заставил Серёжу взять в рот его член. Было противно, но всё равно настроение у Серёжи не испортилось. Он вернулся в палату и снова легко заснул. Утром он проснулся в хорошем настроении.

И даже тот факт, что его напарник по домино ночью вскрыл себе вены, и был в смирительной рубашке унесён санитарами в отдельный бокс, нисколько не омрачил солнечное утро, которое сквозь кованую решётку пришло в Серёжину палату.

Витя Кочкин был говорун и романтик, каких я не встречал ни до него, ни после.

Клички у него никакой не было.

Так и говорили:

– Витя Кочкин.

Он постоянно рассказывал какие-то истории, в которых обязательно было место подвигу. Его подвигу. В любом рассказе он всегда был главным героем, совершающим что-нибудь выдающееся, а то и героическое.

Рот у него никогда не закрывался и говорил он с серьёзным видом всякие глупости. Каждая его история обязательно заканчивалась какой-либо сентенцией.

Особенно много он рассказывал о своей девушке Жанне, которая, по его словам, была в него влюблена до умопомрачения.

Любой случай, рассказанный им о Жанне, заканчивался словами:

– Но она меня любила страшно!

Разобрать где Витя врет, а где говорит правду, было невозможно, а потому слушали его всегда в пол-уха, не прерывая и не смеясь над ним, потому что парень он был из «путёвых» и высмеивать себя, за просто так, не позволил бы никому. Да и вреда от его рассказов никому не было.

Хотя многие между собой называли его «сентиментальный фраер».

Это много позже я понял, что такая болтовня помогает многим людям снимать психологический стресс или залечивать душевную травму.

А тогда я вынужден был просто терпеть Витины истории, потому что жили мы в одной секции и работали в одной бригаде.

Существовала на свете такая Жанна или Витя придумал её, чтобы иметь для своей души хоть какую-то опору, с которой ему легче будет отбывать свою пятнашку, мне неизвестно до сих пор.

Сидел он, по-моему, за убийство, но точно не помню, потому что в лагере причина посадки дело десятое.

Главное – это то, что ты есть сейчас. По лагерным понятиям, Витя Кочкин был мужик правильный. А быть болтуном в лагере никому не запрещено, если твоя болтовня никого не трогает. У каждого свои заморочки.

Со временем, мифическая девушка Жанна стала для нас символом женской верности и любви, правда, с некоторым налётом незлой иронии.

Кто-нибудь из жуликов мечтательно закатывал глаза и, растягивая слова, говорил:

– Вот освобожусь, найду себе доярку по имени Жанна и буду на завалинке молочко попивать, да Жанну поглаживать. Пить я, конечно, брошу. Это я запросто – ты же меня знаешь, Вася!

И хотя мало кто из жуликов всерьёз верил в такое своё светлое будущее, но мечтать, как говорится, никому не вредно и не запрещено.

…В вагонзаке, по дороге на Север, мы оказались с Витей в одном купе.

В соседнем купе находились женщины, и Витя стал крутить любовь с одной молодой и симпатичной девицей по имени Эльвира, что для подобных ситуаций было делом обычным. Витя уверял, что она похожа на его Жанну, как две капли воды. Когда Эльвиру выводили в туалет, она подходила к нашей решётке и страстно целовалась с Витей через ячейку.

Они обещали друг другу писать, ждать и говорили обычные в такой ситуации глупости, которые сразу же забываются при расставании, без осуждений и обид.

Но видимо Витины фантазии про любовь занимали столько места в его сознании, что вспыхнувшее вдруг чувство наполнило его жизнь отсутствующими доселе смыслом и надеждой.

В общем, Витя влюбился самым отчаянным и дурацким образом.

По Эльвире тоже было видно, что к Вите она неравнодушна, но кто в лагере серьёзно относится к словам и обещаниям женщин, отбывающих срок. Разве только неисправимые романтики или наивные идиоты.

Прошло дня два или три их всё возрастающей любви, когда однажды вечером Эльвиру конвой увёл в своё купе «помыть полы». Витя не находил себе места.

Возвратилась она часа через два прилично выпившая и потрёпанная, но довольная и весёлая. Как ни в чём не бывало, она продолжила с Витей разговор про их любовь.

А когда он прямо заявил ей, что она там кувыркалась с солдатами, она спокойно и серьёзно ответила:

– А ты что думаешь, что я мужиков раньше не видела? Да я их перевидала столько, что тебе и не снилось. У меня даже статья молодёжная. Только это всё к любви не имеет никакого отношения. Я их и не помню. Я их и за людей не считаю. А когда выйду замуж, то вообще ни на кого, кроме мужа, смотреть не буду.

Но Витю это не убеждало.

Он замолчал, замкнулся в себе и перестал разговаривать с Эльвирой, которая не прекращала развивать ему свой философский подход к любви и браку.

Не разговаривал Витя и с нами. По-моему, всю ночь он не спал.

А наутро, когда нас по одному стали выводить в вагонный туалет, он набросился на сержанта, сбил его с ног и попытался вырваться из вагона.

Как это всё происходило, мы не видели, но слышали крики и возню, а потом долгое избиение Вити конвоем.

В купе он не вернулся. Солдаты сказали, что его увезли в местную тюремную больницу.

Больше я никогда о Вите не слышал.

Но всю свою жизнь, услышав чьи-либо откровения о страстной, верной и вечной любви, я всегда вспоминаю наивного и мечтательного Витю Кочкина и его знаменитую фразу о том, что «Она его любила страшно».

Люди неумные и недобрые, как правило, убеждены в том, что всё остальное человечество должно разделять их взгляды и жить по их правилам. А к тем, кто думает и живёт иначе, относятся с опаской и показным презрением.

Такой подход позволяет им, без всяких физических и интеллектуальных усилий, возвеличиваться в собственных глазах, что делает их жизнь наполненной, динамичной и осмысленной.