Кинжал Клеопатры - Кэрол Лоуренс

в новом свете. Ее неугомонность, хрупкая жизнерадостность и одержимость статусом – все это отчаянная попытка сдержать самое большое горе в ее жизни. Элизабет посмотрела на своего отца, впервые осознав всю глубину боли и любви, которые связывали их как семью.

– Почему она никогда не рассказывала мне об этом?

– Она не хотела обременять тебя своей потерей.

– Обременять?

– Она хотела оградить тебя от своих страданий.

Элизабет фыркнула и тут же услышала, как в ее голове прозвучал голос матери: «Леди не подобает так выражаться, Элизабет!»

«Что ж, пусть будет так», – подумала она, размышляя о том, что умение вести себя как леди сослужило хорошую службу ее матери.

– Ее секрет только отдалял ее от меня, – с горечью сказала она.

– Я чувствую, что предал ее, рассказав тебе это, – заметил ее отец, опускаясь в свое рабочее кресло.

– Ты никого не предавал. Но, если хочешь, я не стану раскрывать то, что ты мне сказал.

– Я был бы признателен, если бы ты этого не делала, – сказал он, когда корабельные часы на каминной полке пробили три раза. – Прости меня, но у меня судебное заседание.

– Тогда ты должен идти. Судье не пристало опаздывать.

– Осмелюсь сказать, что большинство адвокатов в этом городе не раз заставляли меня ждать, – сказал он, натягивая свою черную мантию.

– Тогда они заслуживают того, чтобы попробовать свое собственное лекарство.

– Рад был повидаться с тобой, Лиззи, – сказал он, целуя ее в щеку. – Пожалуйста, заходи в любое время. Ты можешь остаться, – добавил он, открывая дверь кабинета. – Просто закрой за собой дверь, когда будешь уходить. Увидимся в воскресенье.

Воскресный ужин был традицией в их семье. С тех пор как она вернулась из колледжа, они особенно крепко держались за нее, хотя Элизабет не могла сказать, что с нетерпением ждала ужина на этой неделе. Некоторое время она стояла, глядя в окно отцовского кабинета. «Секреты – это медленный яд, наносящий свой вред в самый темный период», – размышляла она, наблюдая за приливами и отливами жизни на улицах внизу. В сердце города тоже таились секреты – темные, опасные, подумала она, выйдя наконец в послеполуденную дымку.

Глава 34

Выйдя из кабинета отца, Элизабет заметила Марко – своего любимого продавца устриц, на другой стороне Сити-холл-парка. С раннего утра ничего не поев, она чувствовала слабость от голода.

– Добрый день, мисс! – сказал он, приподнимая свою изъеденную молью кепку, когда она приблизилась. Он был невысоким и широкоплечим, с такой грубой щетиной, что казалось, ею можно огранять алмазы. Его слезящиеся карие глаза были налиты кровью и излучали веселье. Возможно, это было результатом распития виски и красного вина, но она никогда не видела Марко в плохом настроении.

– Привет, Марко. Мне, пожалуйста, дюжину ваших самых свежих устриц.

– Для вас все самое лучшее, мисс, – ответил он, вытаскивая их из слоя льда на своей тележке и очищая от панциря так же быстро, как она потом их съест. Его скрюченные руки напоминали раковины устриц, которые он продавал. Грубые и толстые, они были покрыты шрамами от порезов ножами для устриц и их раковинами. Даже у самых искусных продавцов моллюсков были такие руки, как у него, – это было связано с профессией, точно так же, как согнутые спины и больные колени были характерны для строителей и грузчиков.

Запрокинув голову, Элизабет проглатывала устриц одну за другой, наслаждаясь сладким, нежным вкусом рассола и морской воды. Она расправилась с первой дюжиной так быстро, что подумывала заказать вторую, но позади нее образовалась очередь, отчего ей захотелось поскорее убраться восвояси. Как всегда, она заплатила ему немного больше – отчасти из великодушия, но также и для того, чтобы убедиться, что в следующий раз ей достанутся самые свежие устрицы. Однажды, несколько лет назад, она съела протухшую устрицу, и ей не хотелось повторять этот опыт.

Прогуливаясь по Бродвею, она купила горячую картошку и початок кукурузы, а затем венские вафли – всеми полюбившийся десерт последнего десятилетия. К тому времени, как она добралась до Уорт-стрит, она чувствовала себя такой же раздутой, как жареные куропатки, которых ее отец любил подавать на воскресный ужин. Она уже собиралась сесть в трамвай, когда у нее возникло непреодолимое желание вернуться в «Запойную ворону» и посмотреть, что ей удастся выяснить. Она решила прогуляться, дабы размяться и проветрить голову.

Идя на восток, она увидела Томбс в двух кварталах к северу, возвышающийся над перекрестком трамвайных путей, окаймляющих его с двух сторон. Массивное и внушительное, с каменными колоннами, здание в стиле египетского возрождения вмещало в себя городскую тюрьму. Его официальное название было «Залы правосудия», но все называли его «Томбс»[39]. Ходили слухи, что проект был создан по образцу египетской гробницы, призванной внушать ужас и благоговейный трепет преступникам, которым не повезло оказаться в ее сырых стенах.

Элизабет продолжила путь на восток, к печально известному району Файв-Пойнтс. С детства ее предупреждали об опасностях и болезнях, таящихся в его ветхих деревянных зданиях – деградация, пьяницы и разврат, убийства и беспредел, – все это было сосредоточено в районе, ограниченном Чатем-сквер на юго-востоке и пересечением Канал-стрит и Сентер-стрит на северо-западе. Это был печально известный Шестой округ, считавшийся эпицентром всех опасностей и болезней города. Названный в честь пересечения улиц Бакстер, Уорт и Парк, район был бедным, многолюдным и запущенным – неудивительно, что уровень убийств там был выше, чем где-либо еще в стране, и большинство детей, родившихся там, умирали в младенчестве.

После нападения она испытывала постоянную тревогу, даже находясь в относительно безопасных местах. Теперь, подумала она – что, вероятно, глупо, – если бы она могла ходить по узким улочкам и тесно расположенным зданиям Файв-Пойнтс, возможно, она смогла бы избавиться от нежелательного присутствия страха. Она могла предугадать аргументы против этого – и даже могла бы привести их сама, – но желание избавиться от охватившего ее страха было сильнее этого.

Продолжая двигаться на восток по Уорт-стрит, она миновала полуразрушенные многоквартирные дома, где белье, развешанное между зданиями, свисало поперек сырых переулков, развеваясь на легком августовском ветерке. Дети играли в лужах, ковырялись палками в кучах мусора или играли в прятки, казалось бы, не обращая внимания на салуны и бордели, выстроившиеся вдоль улиц. Женщины в полураздетом виде прятались в дверных проемах в надежде заманить мужчин внутрь. Тем, кому повезет, удастся сбежать со своими кошельками в целости и сохранности. Но чаще всего они становились жертвами «панельных воров» – сообщников проституток, которые проникали в