Стопроцентно лунный мальчик - Стивен Танни

Иеронимус так и стоял молча, держа руки над головой.

— Твое имя — Иеронимус Рексафин?

— Да, сэр.

— Не опускай руки! Смотри в землю! С друзьями не разговаривать! Встань на колени, пока мы не наденем на тебя наручники.

— Да, конечно.

Иеронимус опустился на колени, уткнувшись взглядом в землю с редкими пучками травы.

Слинни о чем-то просила полицейских, Иеронимус от волнения не понимал, что она говорит. Скосил глаза на Брейгеля — тот сидел на земле рядом с «пейсером», совершенно остолбенев от всего происходящего. Кажется, полицейские о нем забыли. Воздух словно потрескивал от напряжения, крепко приправленного страхом. Иеронимус не разбирал слов, только интонации. Слинни явно была в отчаянии, а полицейские что-то ей втолковывали.

— Не расстраивайся, Слинни! — крикнул Иеронимус.

Полицейский не дал ей ответить.

— Не разговаривай с ней, Иеронимус!

— Инспектор, куда вы меня заберете?

— По правилам полагалось бы отвезти тебя в участок, но в ордере на арест даны особые указания. Тебя надо доставить в Олдрин-сити, в отдел по борьбе с оптическими преступлениями.

— А мои друзья?

— С ними все будет нормально. Мы проследим, чтобы они благополучно добрались до дома.

— А можно позвонить отцу?

— Извини, по инструкции тебе нельзя никому звонить. С тобой велено обращаться как с особо опасным преступником и передать тебя лично какому-то лейтенанту Шмиту.

— Шмету, — поправил Иеронимус.

— Шмету?

— Ага, его фамилия Шмет, а не Шмит.

— Так у тебя уже были неприятности в таком же духе?

— Нет, сэр. Я просто рыбка, которая уплыла из сети.

Иеронимус не отрывал взгляда от камушка под ногами. Полицейские осторожно завели ему руки за спину и защелкнули наручники. Потом стали переговариваться вполголоса.

— Слушай, что мне пришло в голову… Может, эти детишки совсем даже и не заблудились? Может, они помогали этому Иеронимусу удрать на обратную сторону Луны?

— Прошу прощения… — перебила Слинни.

Дальше наступила тишина. Затем невнятное бормотание, испуганные крики, обрывки молитв, и когда Иеронимус наконец обернулся, то увидел, что полицейские ползают на четвереньках в невменяемом состоянии, а Слинни стоит, сдвинув очки на лоб и широко раскрыв свои прекрасные, удивительные глаза насыщенного четвертого основного цвета. Она улыбалась Иеронимусу, словно богиня мщения, а служители закона пресмыкались у ее ног.

Иеронимус подбежал к Брейгелю. Здоровяк так и сидел около машины, в полной растерянности. Только что его хотели арестовать, потом полицейские ни с того ни с сего невероятно ему помогли, а потом вдруг уже Иеронимуса надумали арестовывать. А потом Слинни всего лишь посмотрела на полицейских, и они вдруг рухнули как подкошенные.

— Брейгель! Ни в коем случае не смотри ей в глаза!

— А в чем дело-то?

— Долго объяснять. Слушай, надо срочно мотать отсюда. У тебя есть ножик или что-нибудь острое?

— В ящике с инструментами.

— Отлично! Тогда сними с меня наручники.

Один полицейский сжался комочком в позе эмбриона, другой пытался отползти. Слинни первым делом забрала у них пистолеты и зашвырнула подальше, насколько хватило сил. Потом, не возвращая очки на место, опустилась на колени перед ползущим полицейским. Тот застыл, боясь еще раз увидеть запретный, недоступный пониманию цвет ее глаз. Лицо у него стало бессмысленным, челюсть отвисла. Слинни приложила ему ладони к щекам.

— Не бойся, — сказала она.

«Ты ничего этого не вспомнишь. Вы не встретили посреди пустыни трех подростков на сломанном “пейсере”. Смотри мне в глаза! Ничего этого не было. Ты нас не видел. Имя Иеронимус Рексафин тебе ничего не говорит. Сейчас ты сядешь в машину и сотрешь все данные, которые ввел в служебный компьютер за последние полчаса. Вы с напарником забудете все, что здесь случилось. Вы вернетесь на то место, где вам показалось, что какая-то девочка машет плащом. На самом деле это был обман зрения. Если вы успели сообщить начальству о трех подростках на “Пейсере”, то скажете, что произошла ошибка. Свои пистолеты вы забыли в участке. Если будете чувствовать дурноту, это потому, что вы надышались выхлопных газов, пришлось выйти из машины и немного отдохнуть. Весь этот разговор ты полностью забудешь. Ты не узнаешь нас, если встретишь снова. Ты никогда меня не видел. Ты не видел моих глаз. Ты убежден, что четвертого основного цвета не существует. Ты ничего не знаешь о деле Иеронимуса Рексафина…»

Пока Брейгель кромсал ножом пластмассовые наручники, Слинни повторила свою речь слово в слово второму полицейскому, который свернулся клубком и непрерывно дрожал. Потом забрала из патрульной машины идентификационные карточки и какое-то портативное устройство.

Когда она снова подошла к мальчишкам, очки были на месте.

— Ты с ума сошла, — произнес Иеронимус без особых эмоций.

— Нет бы спасибо мне сказать!

— В глазах закона ты сейчас совершила умышленное нападение на двух полицейских инспекторов. Теперь тебе грозит кое-что похуже, чем мне.

— Брейгель, — сказала Слинни как ни в чем не бывало, — ты действительно починил машину?

— Ага.

— Тогда поехали!

— Никуда мы не поедем! — Иеронимус оглянулся на полицейских, ползающих по безжизненной лунной поверхности. — Мы не можем их тут бросить! Их надо в больницу.

— Они хотели тебя арестовать!

— А что они могли сделать, у них приказ! Я не преступник и не буду калечить людей, лишь бы скрыть, что вчера нарушил закон! Да, нарушил! Я не должен был смотреть на ту девочку! А я слабак и тупица, я посмотрел, а теперь еще и вас с Брейгелем втравил! Сейчас возьму в полицейской машине рацию и вызову врачей, дождусь их и сдамся! Скажу, что это я посмотрел на патрульных! Я все возьму на себя!

Слинни только отмахнулась:

— Шлак ты городишь! Трус! Как всегда, лишь бы ничего не делать. Все равно это тебе не поможет!

— Я отсюда ни за что не уйду!

— Правда? — спросила Слинни.

— Правда! Ни за что на свете!

Слинни подошла к нему вплотную и поцеловала в губы.

Через несколько минут они ехали по пустыне, направляясь к обратной стороне Луны. Брейгель вел машину.

Теперь командовала Слинни. Она велела Брейгелю держать курс на две высокие горы с зубчатыми вершинами почти у самого горизонта. После того как открылось, что права у Брейгеля фальшивые, он растерял свою всегдашнюю самоуверенность и предстал в совершенно непривычном облике: растерянный мальчишка, не способный слова вымолвить от смущения, и в то же время впервые в жизни воодушевленный ощущением цели.