Наследница бриллиантов - Звева Казати Модиньяни

— Никак.

— Ты шутишь.

— Нет, не шучу. Наберись терпения и жди.

— Скажи, все кончится хорошо?

— Кончится, — ответила Ирена, глядя на Соню своим испытующим взглядом. — А хорошо или плохо — трудно судить. Все зависит от точки зрения.

— Знаешь, Соня, я только сейчас начинаю осознавать, до чего это здорово — иметь ребенка! — с улыбкой призналась Вирджиния. — Его отец поступил со мной как последний подонок, но мне на него наплевать. Теперь весь смысл моей жизни в этом существе, которое вот-вот должно родиться. Я знаю, мне придется стараться за двоих — за мать и за отца, наверное, поэтому я чувствую в себе огромный запас сил.

Вирджиния в преддверии своего материнства буквально расцвела, обретя новую, особую красоту. Ее лицо округлилось, черты стали мягче, в больших глазах светилась любовь к малышу, которого она в себе носила. Даже походка ее изменилась — стала уверенней, внушительней.

— Подумать только, ведь я еще уговаривала тебя сделать аборт! — с сожалением и раскаянием сказала Соня.

Вирджиния улыбнулась.

— Я сама приняла решение, можно сказать, выстрадала его, и знаю, что поступила правильно. Даже мать, она, ты знаешь, была просто в шоке, сама теперь говорит мне, чтобы я не думала о том, что скажут люди.

— Людей хлебом не корми, только дай им перемыть чьи-нибудь косточки! — брезгливо сказала Соня.

— Вот-вот! Я поступила, как мне подсказывало сердце, хотя заранее знаю, что жизнь моего ребенка не будет легкой. Незамужняя женщина в роли матери — это же стыд и позор! — воскликнула Вирджиния, передразнивая воображаемых моралистов. — Много найдется желающих бросить в меня камень, и это при том, что на дворе шестидесятый год двадцатого столетия! Но я честно тебе скажу, малыш, хоть еще и не родился, но уже перевернул мои взгляды на жизнь, мнение всяких ханжей меня не интересует. Я чувствую себя уверенной и даже красивой.

Соня нежно обняла ее за плечи. Она полностью была согласна с тем, что говорила Вирджиния. С тех пор, как они закончили школу, Соня впервые испытывала такую душевную близость к подруге. Чуть отстранившись, она придирчиво и любовно оглядела ее: свободное платье в бело-голубую клеточку с пикейным воротником придавало Вирджинии юный и трогательный вид. Опустив глаза ниже, Соня заметила отеки на ногах Вирджинии, что было естественным для последнего месяца беременности. Молодые женщины уже изрядно прошли по теневой стороне улицы Монтенаполеоне, и Соня спросила:

— Не зайти ли нам в бар?

— С удовольствием! — тоже взглянув на свои белые сандалии, над которыми наплыли пухлые подушки, ответила Вирджиния. — Сядем за столик и немного передохнем. Этот крошка бог знает сколько весит.

Они вошли в кафе «Кова» и сели за отдельный столик, не обратив никакого внимания на оценивающую улыбку официанта, привыкшего обслуживать людей с достатком.

— А что у тебя на работе? — спросила Соня.

— Я получила ставку, так что тут все в порядке, на зарплату учительницы малыша прокормить смогу. Расскажи теперь о себе. Я встречаю твои фотографии в самых лучших журналах. Ты довольна своей жизнью?

— Мне очень нравится моя работа, — радостно призналась Соня. — Я работаю с лучшими фотографами — нашими и иностранными. Есть модели, которые все время капризничают, жалуются на усталость, отказываются делать дубли, а я могу работать сутками и никакой усталости не чувствую. Может быть, конечно, я страдаю эксгибиционизмом, но мне приятно, когда мной любуются.

— В этом нет ничего постыдного, — убежденно заявила Вирджиния. — Знаешь, я как-то увидела тебя на обложке журнала «Вог» и сразу купила десять экземпляров. В школе перед коллегами хвасталась: «Смотрите, это моя лучшая подруга». У тебя на этих снимках такой счастливый вид, про твою ослепительную красоту я уж не говорю. А вот сейчас я на тебя смотрю, и ты мне не нравишься. Глаза грустные… Что-нибудь не так?

Вирджиния озабоченно посмотрела на подругу. Соне теперь, казалось, можно только завидовать. В самом деле, она стала «девушкой с обложки», много зарабатывала, жила в роскошной квартире, перед ней были открыты двери самых модных, самых престижных салонов, которые она посещала всегда в сопровождении Джулио де Броса, вызывая самые невероятные сплетни. Именно в этой связи с Джулио, радостной и одновременно мучительной, счастливой и несчастливой, крылась причина Сониной грусти.

— От тебя ничего не скроешь, — горько вздохнув, сказала Соня.

— Конечно, я ведь тебя столько лет знаю! Скажи, чем ты теперь недовольна?

— Ты спрашиваешь так, будто я сама выдумываю себе проблемы, но ты ошибаешься.

— Я уже давно заметила, ты всегда недовольна тем, что у тебя есть. Смотри, ты хотела Джулио и ты его получила, тебе этого мало?

— Жизнь мне подсовывает одни неприятности, но не будем об этом, все слишком сложно…

— Здравствуй, Соня, — раздался вдруг мужской голос, и Соня, прервав фразу, подняла глаза.

У столика стоял Онорио Савелли. Соня нередко встречала его в салонах и ресторанах, но поскольку ее всегда сопровождал Джулио, Савелли держался на расстоянии.

— Надеюсь, не помешал? — уже собираясь присесть к столу, с улыбкой спросил Савелли.

— Помешали, — сухо ответила Соня. — Вы бесцеремонно прервали наш разговор.

— Ты просто злишься на меня за то, что я тебя люблю. Как видишь, я терпелив и умею ждать. Между прочим, могла бы перейти со мной на «ты».

Онорио было сорок пять лет, так ей сказал Джулио, однако на вид ему можно было дать больше: проседь в волосах, мешки под глазами, на лице морщины. Но его крепкая коренастая фигура и волевой подбородок свидетельствовали о физической и духовной силе. На нем был синий льняной костюм, слегка помятый, но безупречного кроя.

Смущенная Вирджиния поднялась, чтобы уйти, но Соня удержала ее.

— У нас с синьором Савелли нет никаких секретов, — сказала она подруге и повернулась к мужчине: — Мне не трудно говорить тебе «ты», но не думаю, чтобы нам еще когда-нибудь пришлось разговаривать. А теперь прости, мы должны идти. — И она встала, давая ему понять, что он ее совершенно не интересует.

Савелли заключил в свои руки протянутую ею для прощания руку, и это горячее, чуть нервное прикосновение неожиданно доставило ей удовольствие.

— Прошу тебя стать крестной матерью моего последнего нефтяного танкера. Спуск на воду состоится в конце месяца. Я назвал танкер «Соня Первая».

Он поднес ее руку к губам, и у Сони перехватило дыхание. Савелли, который принимает у себя герцога Эдинбургского, барона Ротшильда и даже монарших особ, богатейший, могущественный Савелли называет ее именем танкер и приглашает ее на церемонию освящения. Как ей стоит поступить? Что ответить?

Соня вспомнила гадание на картах, Рыцаря, готового, по словам Ирены, ради нее на все; вспомнила слова Джулио: «Все имеет свою цену, даже ты. Но ты стоишь дороже, чем драгоценное ожерелье».