Наследница бриллиантов - Звева Казати Модиньяни

— Каждый — кузнец своему счастью, — сказала она по-латыни и освободила руку из рук Савелли.

— Мне ли этого не знать! — ответил Савелли. — Я всего в жизни добился собственным горбом.

— Но у каждого свое счастье, — решив поспорить с тайновидцами, заявила Соня. — Благодарю за оказанную честь, но боюсь, что недостойна ее, а потому вынуждена отказаться.

Положив на стол деньги и не дожидаясь сдачи, Соня встала и решительно направилась к выходу. Потрясенная, Вирджиния, тяжело ступая, направилась за ней.

Боби, спавший на постели рядом с Соней, неожиданно проснулся и прислушался. Достаточно было малейшего шороха, чтобы его длинные уши поднялись и, как два чувствительных радара, настроились на подозрительный шум. Умные черные глаза с немым вопросом посмотрели на Соню. Соня отложила книгу.

Июль только начался, но жара уже стояла нестерпимая. Даже ночь не приносила облегчения. Соня распахнула все окна и дверь на террасу, но горячий влажный воздух был неподвижен. Она вернулась совсем недавно. Сегодня она позировала перед фотоаппаратом двенадцать часов подряд и чувствовала себя совершенно обессиленной.

В этой огромной квартире, нагонявшей на нее скуку, она жила одна, и Боби был единственным живым существом, разделявшим ее одиночество. Когда она возвращалась домой, он встречал ее с неизменной трогательной радостью, виляя своим хвостом и пританцовывая на смешных коротких лапках. Квартира принадлежала Джулио. Вскоре после их ночной встречи он дал ей ключи и сказал:

— Мать все мечтала меня женить, поэтому обставляла квартиру в расчете на семейную пару. Я тем не менее не могу придраться к ее вкусу. Надеюсь, тебе тоже понравится.

Квартира и в самом деле была великолепная. Отсюда, над перекрестком улиц Спига и Сан-Андреа, открывался изумительный вид на крыши старого Милана. В квартире было три гостиные, кабинет, три спальни, каждая — с отдельной ванной комнатой, кухня и огромная терраса, где цвело множество всяких цветов. Мебель эпохи Империи уживалась здесь с помпезными столиками рококо и стульями Людовика XIV, полы устилали персидские ковры, а на стенах висели подлинники Леже и Кандинского. Джулио научил ее разбираться в стилях, и она могла себе представить, сколько стоит все это убранство.

Поначалу Соня, как ребенок, радовалась новому для нее комфорту. Ей нравилось, что она ест на английском фарфоре, спит на антикварной кровати, что в ее распоряжении служанка, которая не только убирается, но и занимается ее гардеробом, однако, когда все это вошло в привычку, она стала чувствовать себя одинокой среди музейных экспонатов квартиры на улице Спига. Сейчас Джулио был в Соединенных Штатах, а она целыми днями пропадала на работе, словно от этой работы зависела вся ее жизнь.

Благодаря своей одержимости Соня достигла высочайшего профессионализма и стала одной из самых престижных моделей. Работа помогала ей заглушить в себе чувство неудовлетворенности, в котором она боялась признаться даже самой себе. Джулио, когда бывал в Милане, осыпал ее знаками внимания, но чаще его не было с ней — в Америке он проводил целые месяцы. Каждый раз она с нетерпением ждала его возвращения, которое, однако, приносило ей больше страданий, чем радостей.

Перед его последним отъездом Соня взяла с него слово, что в августе они поедут отдыхать в какую-нибудь деревушку на севере Европы, подальше от великосветских сборищ. Она уже считала дни до его возвращения. Отказываясь от всех приглашений, она проводила вечера дома, читая книги. В основном это были романы про любовь. Сейчас она читала «Унесенные ветром» и вспоминала мать, которая когда-то запрещала ей читать подобные книги, говоря, что они задурят голову. В этом была доля истины.

Боби соскочил с кровати и побежал к дверям, радостно виляя хвостом. Соня удивилась и, отложив книгу, внимательно следила за собакой. Вдруг ей стало страшно. Жильцы разъехались на лето, в доме она осталась одна, не считая портье. Судя по поведению Боби, за дверью должен был находиться кто-то знакомый, но Джулио обещал вернуться только дней через пять-шесть, во всяком случае, так он сказал, когда последний раз звонил. Поведение Боби все больше ее настораживало. Песик лег носом в дверь, положил морду на передние лапы и, продолжая вилять хвостом, с шумом втягивал в себя воздух. Соня открыла глазок и посмотрела: лестничная площадка была пуста. Однако Боби продолжал вести себя так, будто за дверью кто-то есть.

Соня позвонила портье. Тот ответил не сразу, сонным голосом.

— Кто-то поднялся на мой этаж, собака беспокоится, — взволнованно сказала Соня.

Портье стал уверять ее, что такого просто не может быть: входная дверь заперта, по домофону его не вызывали, сигнализация молчит.

— Если хотите, я могу подняться и проверить, но, может быть, Боби просто просится выйти?

Соня была уверена, что никуда Боби не просится, тем не менее решила одеться.

Как хорошо было дома, думала она, папа спал рядом, и она не прислушивалась к подозрительным шумам. Соня надела спортивные бумажные штаны, майку, летние матерчатые туфли и с Боби на руках села в передней на диванчик, поджидая появления портье. Загудел лифт, потом хлопнула металлическая дверь. Боби вдруг успокоился.

— Это я, Оскар, — услышала она голос за дверью и открыла.

— Я все проверил. Никого, конечно, нет и не было, можете быть абсолютно спокойны.

— Подождите меня минуточку, я все же выйду с Боби, — неожиданно для себя решила Соня. — Может, ему и вправду надо прогуляться?

Было уже больше двенадцати. Соня спустилась с портье на лифте и вышла в духоту полутемной пустынной улицы. Бессознательно она пошла в сторону улицы Бильи; довольный незапланированной прогулкой, Боби трусил в двух шагах от нее. Вскоре показался дом де Бросов, и Соня увидела женщину, которая, отпустив такси, направилась к воротам. Это была Федерика Ровести, Соня сразу же ее узнала. Удивленная, заинтригованная, Соня поспешно вернулась домой, не обратив внимание на недовольство собаки, которой явно понравилась ночная прогулка. Влетев в квартиру, Соня бросилась к телефону и набрала номер Джулио, моля бога, чтобы ей не ответили.

— Слушаю, — раздался в трубке голос Джулио, и она медленно нажала на рычаг.

Соня пошла в кухню, налила себе молока, сделала несколько глотков, потом отправилась в кабинет, нашла в телефонной книге Джулио миланский телефон Онорио Савелли и набрала номер. Долго никто не снимал трубку, наконец резкий мужской голос сказал:

— Слушаю, кто говорит?

— Это Соня Бренна, — ответила она.

— Здравствуй, дорогая, — голос тут же изменился.

— Я согласна крестить твой танкер. Прости, что поздно звоню, я думала, тебе будет приятно это знать. Но мне надо кое-что выяснить. Ты не возражаешь, если я сейчас приеду?

Обнаженный Онорио показался ей не таким красивым, как Джулио. Не было в нем и той утонченной чувственности Джулио, которая сводила ее с ума в минуты их близости. Опыт и прирожденное чутье безошибочно подсказывали Джулио, какие ласки доставляют ей самое острое наслаждение. Онорио, не заботясь об ответной реакции Сони, набросился на нее с долго сдерживаемой страстью и овладел ею почти сразу, на правах безраздельного хозяина. То, что произошло, не было похоже ни на неуклюжую назойливость ее неопытного мужа, ни на деликатность глубоко страдающего любовника. Это получилось просто и естественно, как в природе, которая сохраняет гармоническое равновесие, давая и беря одновременно.