О мышах и людях. Квартал Тортилья-Флэт - Джон Эрнст Стейнбек

– Ты будешь генералом, – начал он и вдруг воскликнул: – Поглядите-ка, что это с ним?

Его друзья столпились вокруг ящика. Маленькое тельце сводила судорога. Ножки дернулись и согнулись. Ручонки беспомощно хватали воздух, а потом ребенок весь скорчился и забился.

– Доктора! – крикнул Дэнни. – Надо позвать доктора.

Но и он сам, и все остальные знали, что доктор не поможет. Приближающаяся смерть облечена в плащ, который каждый узнает сразу. И пока они смотрели, маленькое тельце застыло и перестало бороться за жизнь. Ротик раскрылся, и ребенок умер. Дэнни сострадательно прикрыл ящик лоскутом одеяла. Капрал стоял, выпрямившись во весь рост, и глядел прямо перед собой – он был словно оглушен и не мог ни говорить, ни думать.

Хесус Мария положил руку ему на плечо и подвел его к стулу.

– Ты еще такой молодой, – сказал он. – У тебя еще будет много детей.

Капрал застонал.

– Он умер. Он никогда не станет генералом с шарфом и саблей.

У друзей в глазах стояли слезы, собаки в своем углу жалобно скулили. Пират уткнул свою большую голову в мех Сеньора Алека Томпсона.

Пилон заговорил мягко, словно благословляя:

– Теперь ты сам должен будешь убить капитана. Мы чтим столь благородный план мести; но он не удался, и ты должен будешь отомстить сам, а мы поможем тебе, если это будет в наших силах.

Капрал поглядел на него безжизненным взглядом.

– Отомстить? – спросил он. – Убить капитана? О чем ты говоришь?

– Но ведь твой план было нетрудно разгадать, – сказал Пилон. – Твой сын вырастет и станет генералом, а потом найдет капитана и убьет его медленной смертью. Это был хороший план. Долгое ожидание, а потом – удар. Мы, твои друзья, чтим тебя за такой план.

Капрал с недоумением смотрел на Пилона.

– О чем ты говоришь? – спросил он. – Что я могу сделать этому капитану? Ведь он – капитан.

Все были удивлены.

Пилон воскликнул:

– Так зачем же ты хотел сделать из младенца генерала? Что это был за план?

Тут капрал немного смутился:

– Отец должен заботиться о своем сыне. Я хотел, чтобы Мануэлю жилось лучше, чем мне.

– Только и всего? – воскликнул Дэнни.

– Ну, – сказал капрал, – моя жена была очень красива и вовсе не распутница. Она была хорошей женщиной, но капитан отобрал ее у меня. У него были маленькие эполеты и узенький шарф, а сабля у него была всего только серебряного цвета. Вот подумайте, – капрал развел руками, – если этот капитан с маленькими эполетами и узеньким шарфом мог забрать у меня жену, то чего только не сможет забрать генерал с широким шарфом и золотой саблей!

Наступило долгое молчание. Дэнни, Пилон, Пабло, Хесус Мария, Пират и Большой Джо Португалец старались понять такую точку зрения. А когда поняли, то подождали, чтобы первым заговорил Дэнни.

– Как жаль, – сказал наконец Дэнни, – что немногие родители так заботятся о счастье своих детей. И нам еще грустнее, что маленький умер, потому что, имея такого отца, он лишился поистине счастливой жизни.

Все его друзья печально закивали.

– Что же ты будешь делать теперь? – спросил Хесус Мария, первооткрыватель.

– Я вернусь в Мексику, – сказал капрал. – Я хочу быть солдатом. Может быть, если я буду хорошо смазывать винтовку, меня самого сделают офицером. Как знать!

Шестеро друзей смотрели на него с восхищением. Они гордились знакомством с таким человеком.

О том, как на Большого Джо Португальца при самых неблагоприятных обстоятельствах снизошла любовь

Любить для Большого Джо Португальца означало действовать. И это – рассказ об одном из его любовных похождений.

В Монтерее лил дождь; с высоких сосен весь день капала вода. Пайсано Тортилья-Флэт не выходили из дому, но над каждой трубой подымалась спираль голубого дыма, и в воздухе разливался свежий и душистый запах горящих смолистых поленьев.

К пяти часам дождь на несколько минут прекратился, и Большой Джо Португалец, который почти весь день провел на пляже под перевернутой лодкой, выбрался наружу и зашагал вверх по холму к дому Дэнни. Он совсем окоченел и ужасно хотел есть.

Когда он добрался до окраины Тортилья-Флэт, хляби небесные снова разверзлись, и опять хлынул ливень. В одно мгновение Большой Джо вымок до нитки. Он вбежал в ближайший домик, чтобы укрыться от дождя, а в этом домике жила tia[13]Игнасиа.

Этой даме было лет сорок пять, и она уже давно и небезуспешно вдовела. Она всегда была молчаливой и суровой, так как в ее жилах текло больше индейской крови, чем это считалось приличным в Тортилья-Флэт.

Когда вошел Большой Джо, она как раз откупорила бутыль красного вина и готовилась налить себе стаканчик, чтобы полечить желудок. Она попыталась сунуть бутыль под стул, но не успела. Большой Джо уже стоял в дверях, и с его одежды на пол стекала вода.

– Входи и обсушись, – сказала тиа Игнасиа.

Большой Джо, не сводя глаз с бутыли, словно терьер с жука, переступил порог. По крыше грозно барабанил дождь. Тиа Игнасиа помешала дрова в железной печурке.

– Не выпьешь ли стаканчик вина?

– Выпью, – сказал Большой Джо.

Его глаза снова впились в бутыль, хотя он еще не успел докончить первого стакана. Он выпил их три, прежде чем соблаговолил произнести хоть слово и алчный огонь погас в его глазах.

Тиа Игнасиа смирилась с тем, что ее непочатая бутыль безвозвратно потеряна. И она стала пить с ним, чтобы и самой хоть немножко попользоваться своим вином. Только когда Большой Джо в четвертый раз взял полный стакан, он наконец сел поудобнее и начал пить со вкусом.

– Это вино не от Торрелли, – сказал он.

– Да, я беру его у одной итальянской дамы, моей подруги.

Она снова налила стаканы.

Сгустились ранние сумерки. Тиа Игнасиа зажгла керосиновую лампу и подбросила дров в печурку. Раз уж вино будет выпито, пусть оно будет выпито, подумала она и критически осмотрела дюжую фигуру Большого Джо. В груди у нее потеплело.

– Бедный, ты работал на дожде, – сказала она. – Сними куртку, дай ей просохнуть.

Большой Джо лгал редко. На это у него не хватало сообразительности.

– Я спал на берегу под лодкой, – ответил он.

– Но ты же насквозь промок, бедняга.

Она испытующе посмотрела на него, ожидая, что ее внимание вызовет хоть какой-нибудь отклик; но лицо Большого Джо выражало только удовольствие оттого, что он сидит в сухой, теплой комнате и пьет вино. Он протянул ей пустой стакан. Весь день у него во рту не было ни крошки, и вино быстро туманило ему голову.