О мышах и людях. Квартал Тортилья-Флэт - Джон Эрнст Стейнбек

Тиа Игнасиа сделала новую попытку.

– Вредно сидеть в мокрой куртке. Ты простудишься. Дай я помогу снять тебе куртку.

Большой Джо только плотнее уселся в кресло.

– Мне и так хорошо, – сказал он упрямо.

Тиа Игнасиа подлила себе вина. Дрова в печурке громко потрескивали, и этот уютный звук заглушал стук дождя по крыше.

Большой Джо и не думал вести себя любезно или хотя бы вежливо – он просто не замечал присутствия своей хозяйки. Он большими глотками пил вино. Он глупо улыбался печке. Он легонько покачивался в кресле.

Тиа Игнасиа почувствовала, что ее охватили гнев и отчаяние. «Свинья, – думала она, – грязная скотина. Да лучше бы я привела в дом с дождя какую-нибудь корову. Другой человек хоть спасибо сказал бы!»

Большой Джо снова протянул ей пустой стакан.

Тиа Игнасиа сделала героическое усилие.

– Хорошо в теплом домике в такую непогожую ночь, – сказала она. – Когда льет дождь, а печка хорошо топится, приятно о чем-нибудь дружески поболтать. Ведь правда?

– Само собой, – отозвался Большой Джо.

– Может, яркий свет тебе глаза режет? – заботливо сказала она. – Хочешь, я задую лампу?

– Он мне не мешает, – ответил Большой Джо. – Но если тебе жалко керосина, валяй задувай.

Тиа Игнасиа задула огонек, и комната погрузилась во мрак. Потом она вернулась на свое кресло и стала ждать, когда в Большом Джо пробудится галантность. Она слышала, как скрипит, покачиваясь, его кресло. Багровели щели печурки, и на углах мебели играли легкие блики. Комната почти светилась теплом. Тиа Игнасиа услышала, что кресло его перестало покачиваться, и подобралась, готовая оттолкнуть его. Но ничего не произошло.

– Подумать только, – сказала она, – что ты мог бы остаться без крова в такую бурную ночь и дрожал бы сейчас в каком-нибудь сарае или лежал бы на холодном песке под лодкой. А ты сидишь в удобном кресле и пьешь вино в обществе дамы, которая к тебе хорошо относится.

Большой Джо молчал. Тиа Игнасиа не видела его и ничего не слышала. Она допила стакан. Приходилось пренебречь этикетом.

– Моя подруга Корнелия Руис рассказывала мне, что некоторые из ее лучших друзей приходили к ней с дождя мокрые и замерзшие. Она привечала их, и они становились ее добрыми друзьями.

Из того угла, где сидел Большой Джо, донесся легкий стук. Тиа Игнасиа поняла, что он уронил свой стакан. Но затем снова наступила полная тишина.

«Может, он заболел? – подумала она. – Может, ему дурно?»

Она вскочила, зажгла спичку и поднесла ее к фитилю лампы. А потом повернулась к своему гостю.

Большой Джо спал богатырским сном. Ноги его были вытянуты. Голова откинулась, рот широко открылся. И пока тиа Игнасиа глядела на него, вне себя от изумления и негодования, из его рта вырвался оглушительный храп. Когда Большому Джо бывало уютно и тепло, он просто не мог не заснуть.

Прошло несколько секунд, прежде чем тиа Игнасиа разобралась в охватившей ее буре чувств. В ее жилах текло немало индейской крови, и она не стала кричать. Нет, хотя она дрожала от ярости, она не стала кричать, а подошла к корзине с хворостом, выбрала подходящую палку, взвесила ее в руке, положила обратно и взяла другую. Только тогда она медленно приблизилась к Большому Джо Португальцу. Первый удар пришелся ему в плечо и свалил его с кресла.

– Свинья! – вопила тиа Игнасиа. – Мусорная куча! Убирайся вон!

Джо покатился по полу. Следующий удар оставил грязную полосу на его штанах. Теперь Большой Джо быстро просыпался.

– А? – спросил он. – Что случилось? Что ты делаешь?

– Я тебе покажу, – завизжала она и, распахнув дверь, бросилась назад к нему.

Под градом ударов Большой Джо, шатаясь, поднялся на ноги. Палка молотила его по спине, плечам и голове. Он выбежал за дверь, прикрывая голову руками.

– Брось! – умолял он. – Ну брось же! Что случилось?

Разъяренная фурия преследовала его, как оса, по садовой дорожке и выскочила за ним на раскисшую от дождя улицу. Гнев ее был ужасен. Она бежала за ним по улице, осыпая его ударами.

– Эй! – крикнул он. – Довольно!

Он обхватил ее, не давая поднять рук, а она изо всех сил вырывалась, стараясь еще раз ударить его палкой.

– Подлая свинья! – кричала она. – Скотина!

Он не мог отпустить ее, потому что она снова накинулась бы на него, и поэтому только крепче сжимал руки. И вот, пока он стоял так, на Большого Джо Португальца снизошла любовь. Она звенела в его мозгу, она как бурный поток разливалась по его телу, она сотрясала его, как тропический ураган сотрясает пальмовую рощу. Он так крепко сжал руки, что тиа Игнасиа перестала сердиться.

По ночам в Монтерее полицейский объезжает на мотоцикле улицы, следя за тем, чтобы ни с чем хорошим не приключилось ничего дурного. Джек Лейк ехал по улицам Монтерея, и его мокрый плащ тускло блестел. Настроение у него было очень скверное. На мощеных улицах было еще терпимо, но часть его маршрута пролегала по грязным проулкам Тортилья-Флэт, где из-под колес во все стороны летели комья мокрой глины. Свет его маленькой фары метался из стороны в сторону. Мотор чихал и кашлял от непосильной нагрузки.

Вдруг Джек Лейк вскрикнул от неожиданности и остановил мотоцикл.

– Что за черт? Это еще что такое?

Большой Джо повернул к нему голову:

– А, это ты, Джек? Вот что, Джек, раз уж ты нас все равно заберешь, то погоди минутку.

Полицейский повернул мотоцикл.

– Ушли бы вы с улицы, – сказал он. – А то под машину попадете.

Мотоцикл взревел, выбираясь из вязкой колеи, луч его фары, мигнув, скрылся за поворотом. В деревьях Тортилья-Флэт тихо шуршал дождь.

О том, как друзья Дэнни помогли Пирату выполнить обет, и о том, как в награду за добродетель собакам Пирата было дано узреть небесное видение

Каждый день Пират поднимался со своей тачкой на холм и вкатывал ее во двор Дэнни. Там он прислонял ее к забору и прикрывал дерюгой; потом он закапывал топор в землю – ведь всем известно, что сталь делается тверже, если ее закапывать в землю. И наконец он входил в дом, запускал пальцы в кисет, висевший у него на шее, доставал заработанную в этот день монету и отдавал ее Дэнни. После чего Дэнни в сопровождении Пирата и тех из друзей, которые были дома, торжественно отправлялся в спальню, переступая через разбросанные на полу постели. И все смотрели, как Дэнни засовывает руку под свою подушку, вытаскивает парусиновый мешочек и опускает в него очередную монету. Эта церемония повторялась изо дня в день в течение долгого времени.

Мешочек с деньгами стал символом их дружбы, осью доверия, на котором держалось их братство. Они гордились этими деньгами, гордились тем, что честно берегут их. Хранение денег Пирата стало фундаментом, на котором выросло здание самоуважения и даже некоторого тщеславия. Человеку нужно знать, что ему доверяют. Для друзей эти монеты давно перестали быть денежными знаками. Правда, вначале они порой прикидывали, сколько вина можно было бы купить на такую сумму, но вскоре отвыкли считать это сокровище деньгами. Оно должно было превратиться в золотой подсвечник, а этот потенциальный подсвечник был собственностью святого Франциска Ассизского. Обмануть же святого куда опаснее, чем позволять себе некоторые вольности с законом.