Кобра и наложница - Бонни Вэнэк

Она сказала ему об этом, мягко добавив:

— Я знаю, что это невозможно. Поэтому я, как ребенок, постаралась убежать. Но у меня ничего не вышло.

В глазах Кеннета засветилась решимость.

— Вызволить тебя отсюда — это вызов мне, вот и все. В ее душе мгновенно родилась надежда — и тут же умерла.

— Нет, ты не сможешь вызволить меня отсюда. Это слишком опасно. Никто не сможет спасти меня.

На лице Кеннета появилось его обычное выражение.

— Помнишь, что ты сказала, когда мы встретились в первый раз? Вспомни, что я сказал тебе.

На лице Бадры появилась слабая улыбка.

— Хамсины никогда не терпят поражение, — сказала она.

— Да. Ни тогда, ни теперь. Я найду выход. Но боюсь, это потребует времени.

— В твоем распоряжении целый месяц, — она перестала улыбаться и вздохнула. — Столько времени, сколько Жасмин будет находиться в безопасности. Все дело в ней.

Кеннет восхищался необыкновенным мужеством Бадры, и в то же время ему причиняли страдание нотки покорности в ее голосе. Комок встал у него в горле. Он видел, как она ценою своего тела защищает дочь от опасности, ее большие, шоколадного цвета испуганные глаза, полны решимости. А внутри ледяной глыбой застыл ужас, но она пересиливает себя и борется с ним ради Жасмин. Бадра была как разъяренная тигрица, защищающая своего детеныша. И она заставит себя стать ручной, покорной, тигрицей, захваченной в зоопарк, лишь бы спасти Жасмин.

Глубина ее материнской любви укротила Кеннета. Он нежно, чтобы не испугать, дотронулся до ее руки. Боже, она и без того была напугана — и холодна. Так холодна, так неподвижна, как алебастровая статуя. Она сидела на краешке кровати, вцепившись пальцами в шелковое покрывало, и пристально смотрела на него. В ее больших карих глазах метался вопрос:

«Что же дальше?»

Кеннет знал, чего хочет. Он хотел согреть ее изнутри и снаружи. Нежным поцелуем согнать страх с ее лица. Почувствовать ее влажные податливые губы, раскрывающиеся навстречу его чувственному поцелую. Он хотел рассеять все ее страхи, заставить гореть в напряженном ожидании, корчиться и стонать от исступления и восторга в его объятиях. Обнимать и целовать ее, чтобы сладкая впадина между ног стала влажной. Медленно погрузиться туда и чувствовать ее упругость.

Он хотел растормошить ее, чтобы она перестала сопротивляться ему. Чтобы его сердце перелилось в ее и чтобы она больше никогда не была холодна с ним. И когда, наконец, он возьмет ее на вершину блаженства, он хотел принять ее крик и начать все сначала, снова и снова неутомимо доказывая ей силу своей любви, пока она, обессиленная, в упоении не прильнет к нему. Только тогда он мог бы позволить себе освободиться от забот о ней. Только тогда она, забывшись в восторге страсти, избавится от страха и почувствует свою истинную женскую силу.

Но ему было нужно узнать правду, ту правду, которую, как он подозревал, она скрывала: настоящую причину, по которой она отталкивала его.

— Бадра, разденься для меня. И повернись. Я хочу посмотреть на твою спину.

Эти слова подействовали на нее как удар хлыста. Ее заставляли показать то, чего она стыдилась больше всего на свете. Показать изуродованную рубцами спину человеку, которого она втайне любила. О нет! У нее перехватило дыхание.

— Пожалуйста. Не проси меня делать это. Я не могу.

Мягко улыбнувшись, Кеннет дотронулся до ее щеки.

— Я не хочу нанести тебе вред, малышка. Но я должен знать.

Не двигаясь, она смотрела, как он стянул с нее вуаль. Когда его пальцы стали медленно развязывать атласные ленты, придерживавшие ее прозрачный халат, она схватила его руку своей дрожащей рукой.

Он без усилия стряхнул ленты и спустил платье с ее плеч. Оно легко упало, обнажив ее упругую грудь. Ее большие испуганные глаза встретились с его глазами.

— Пожалуйста, Хепри, — молила она, голос ее дрожал.

По ее щекам катились слезы. У нее упало сердце, когда она посмотрела ему в лицо. Кеннет положил свои большие теплые руки ей на плечи и повернул ее к себе спиною.

— Прости, — сказал он спокойно. — Но я должен увидеть это сам.

Кеннет отбросил спутанную массу темных волос ей через плечо. Она подалась от его прикосновения и попыталась повернуться. Но он крепко держал ее. Он положил свою теплую нежную руку на ее дрожащую спину, покрытую, как кружевом, паутиной мелких рубцов. Ее шея и щеки загорелись от стыда.

Бадра опустила голову, когда его пальцы заскользили по следам старых шрамов, память о которых до сих пор терзала ее.

— Чтоб он провалился в преисподнюю! — яростно произнес он. — Этот жирный ублюдок!

Ее трясло. Она закусила губы, воспоминания терзали ее так же, как удары терзают плоть. Теперь ее тайна была раскрыта.

В нем закипело раздражение.

Глубокие белые шрамы на нежной коже Бадры были свидетельством жестокости Фарика. Этот шейх Аль-Хаджидов, ее прежний хозяин, избивал ее. Жестоко. Бадра лгала ему. И ей было стыдно за все, что с нею произошло. Кеннет страдал от мученического выражения ее лица.

— Что еще он делал с тобой, Бадра? Он еще и насиловал тебя?

Слабый кивок подтвердил его подозрения. Кеннет подавил вздох гнева.

— Сколько лет тебе было?

Рыдания сотрясли ее плечи.

— Мне… мне было одиннадцать.

Он тихо выругался. Совсем еще маленький ребенок. Внутри у Кеннета все напряглось, когда он представил себе хрупкую девочку, которой она, по-видимому, была, с газельими глазами. Более! Сколько же ей пришлось вытерпеть, когда эта девочка постепенно превратилась в бледный призрак самой себя, молчаливый и измученный. Ее рыдания и крики ужаса и боли, когда Фарик бил и насиловал ее.

Черт побери! Почему он не понял этого раньше? «Потому что не хотел», — признался себе Кеннет. Он не хотел знать жестокую правду.

— Я сожалею, Хепри, — сказала она, дрожа и всхлипывая. — Джабари знал об этом, но я умолила его никому об этом не говорить. Я бы хотела доверить тебе эту тайну. Я хотела тебе сказать. Ты всегда защищал меня, оберегал на каждом шагу. Но мне было слишком… стыдно.

Ее сотрясала дрожь. Проникнутый глубоким участием, он начал ласкать ее голую спину, стараясь утешить ее. Ему было больно видеть, как она страдала.

«О Бадра, — сказал он про себя. — Я клянусь, что ты никогда больше не будешь так страдать от несправедливости, любовь моя».

В нем проснулась примитивная мужская ярость. Ярость и гнев воина. Он страстно желал, чтобы Фарик был жив, чтобы он мог прекратить ее страдания, заставив его на коленях вымаливать у Бадры прощение за причиненное ей зло… Хотя в жилах Кеннета не было ни единой капли египетской крови, он испытывал те же чувства острой необходимости защищать свою женщину, как это было с воинами племени Хамсинов.