Звездная королева - Рошани Чокши

Что ж, я хотя бы знала, куда они отправятся потом: в Нараку. Возможно, получится как-то проскользнуть с ними. Найти Амара. Но как спасти его, если он меня не вспомнит? И как сильно изменилась Нарака после моего ухода?

– Как по-твоему, облакам приятнее сбрасывать дождь единым махом или испытывать почву от случая к случаю? – спросила Камала, глядя на меня со странным напряжением – не то голодно, не то задумчиво.

– Какая разница?

– Такая. Ты раскалываешь себя изнутри, может-королева-но-безусловно-лгунья.

Раскалываю себя…

– Ты стертая, раздробленная кость. И никто – даже я – не стал бы есть такую гадость.

– И чего ты ждешь от меня?

– От тебя – ничего, – насмешливо ответила Камала. – Я жду солнца и лунного света. А тебе говорю: хватит быть дробленой костью. Если ты здесь, то будь здесь. Иначе я тебя укушу.

«Будь здесь». Я была. И не собиралась бросать Гаури. В прошлый раз мне не оставили выбора – либо побег, либо смерть, – но сейчас сестра нуждалась во мне. И, честно говоря, я в ней тоже нуждалась.

Мы уже почти достигли дворцового храма. Вокруг изгибались прекрасные стены из песчаника. Я осталась снаружи, возле колонн мандапы [32], под взглядами полуприкрытых глаз каменных божеств. К нам приближалась женщина с изумрудной вуалью на лице. Должно быть, подруга Гаури из гарема. Я гадала, какая она. Фигура казалась знакомой. Женщина двигалась медленно, явно взрослая, кряжистая, совсем не похожая на изящных и юрких, как водица, гаремных жен, что я помнила. Она шла как человек, которому не на кого было производить впечатление.

Из храма тянуло сладостью благовоний. Над Бхаратой, точно густой желток, висело послеполуденное солнце, медленно меняющее цвет на вечернее. В выжженном воздухе витала пыль. В колких кустах и увядших кустах распевали свои загадочные песни насекомые.

Гаремная жена подходила все ближе, и я решала, как ее поприветствовать. Нужно поклониться? Должна ли я вообще хоть что-то делать?

– Какой план? – спросила Камала.

– Хочу попросить ее устроить пожар.

Глаза демоницы заблестели.

– О-о-о-о… Люблю, когда их подают горяченькими и обугленными.

– Когда огонь разгорится, нас здесь уже не будет. Это просто для отвлечения.

Наконец женщина замерла перед нами.

– Для меня честь познакомиться с вами, – начала я. – Я рада, что принцессе Гаури есть кому довериться. Это значительно облегчит нашу задачу.

Гаремная жена стояла, все еще крепко сжимая пальцами край зеленого сари. Но вот она медленно убрала шелк с лица, открывая подбородок, что, как я знала, дрожал, когда она кричала; тонкие губы, до трещинок высушенные солнцем и кальянным дымом; ухмылку, искажавшую обвисшую плоть ее левой щеки, и глаза, которыми она будет смотреть, как ты заживо горишь, и ни разу – даже чтобы смахнуть с ресниц пыль и пепел – не моргнет.

Матушка Дхина.

Все заготовленные слова со свистом вылетели из головы.

– Вы… – выдохнула я.

Я забыла, что на мне одежда садхви. Матушка Дхина оглядела ее и отступила на шаг.

– Как смеешь ты так разговаривать со мной, нищенка? Не представляю, почему Гаури вверила тебе наши дела.

«Наши?» Должно быть, я ослышалась. Матушка Дхина, которую я знала, никогда и никому не стала бы помогать. Я сомневалась, что ее волновал хоть кто-то, кроме ее дочерей, а те наверняка уже замужем и давно покинули зеркальные залы бхаратского гарема.

Я уперлась пятками в землю, ожидая пощечины, но не дождалась. Да и с чего бы? Я уже не была Майей. Та девушка действительно стала призраком, а я все цеплялась за эмоции, которые она копила внутри, – гнев и ненависть. Но еще… сожаление. Сколько раз я замирала за тонкой шторкой, ожидая, когда они заметят, что я – это не только гороскоп? Не только девчонка, на которую можно повесить всех собак…

Я затаила дыхание и неожиданно даже для самой себя сказала:

– Прошу прощения, что оскорбила вас и вашу…

– Мои дочери умерли от потливой горячки, – перебила матушка Дхина. – Я не мать принцессы Гаури, если ты вдруг так подумала.

Парвати и Джая мертвы?

Я не испытывала к ним привязанности, но и не желала им такого конца. Где я пропадала, пока мир вырывал из земли корни и уничтожал места и людей, которых я знала? И сестры мои тоже шли по дворцовым коридорам Нараки мимо моих покоев, пока я спала и видела кошмары о садах, что раскалываются под ногами?

– Я вообще уже не мать, – прошептала матушка Дхина.

С лица ее слетела защитная маска, обнажив горе, и на миг не осталось и следа от матушки Дхины из моего прошлого. Я увидела некогда красивую, но увядшую женщину; подведенные сурьмой глаза окружала высохшая кожа. Я увидела женщину, которая верила в свою эпоху, а та не ответила взаимностью, забрала ее дочерей и оставила старуху с обоюдоострым мечом долгой жизни.

– Садхви-садхви-кость-раздробленная, камнем сразу дай по морде ей, – провопила мне на ухо Камала. – Лгунья-или-королева, что свело вас с этой стервой? Кровь ли? Плоть ли? Дай узнаю, разорву и покусаю.

Я толкнула ее в бок:

– Может, пойдешь пастись?

– Пастись? Я не пасусь.

– Значит, иди выслеживай павлина.

– Ты не очень-то любезна, – буркнула Камала и ускакала прочь.

– Теперь ты хочешь лишить меня последнего утешения в старости, – обвиняюще продолжила матушка Дхина. – Хочешь отправить Гаури в ничейные земли и ждешь от меня помощи.

– Помощи ждет она, и если бы вы с ней не согласились, вряд ли бы сюда пришли, – заметила я. – К тому же, уверяю, я отнюдь не горю желанием куда-то ее отправить.

Чистая правда.

– Что я должна делать? – спросила матушка Дхина.

– Раджа Сканда любит своих жен?

Губы ее изогнулись в злой усмешке.

– О да. Он осыпает их драгоценностями и каждую ночь проводит в их компании. Он отдает им самые просторные покои и прогоняет старух. Он позволяет женам втаптывать в грязь тех из нас, что появились в гареме первыми, что служили королевству дольше всех и родили дворцовых детей, доживших до наречения именами.

Голос матушки Дхины не утратил хрипотцы, но если когда-то она казалась страстной, но теперь походила скорее на треск камней. В сердце расцвело темное чувство триумфа. Теперь-то она поняла то, что я знала все эти годы.

Но к злорадству примешивалось еще что-то… Жалость. Вот так ирония – уж не думала, что когда-нибудь испытаю ее к женщинам из своего прошлого. И все же горло перехватило от желания – впрочем, быстро подавленного – простить матушку Дхину. Я знала, какое мне уготовано будущее, и сбежала. Пусть, по моим ощущениям, с тех пор миновало лишь несколько дней, я всегда понимала, что впереди нет ничего, кроме одинокой клетки. А матушка Дхина только недавно пришла к тому же выводу.