Михаил Орлов - Александр Бондаренко

Было уже очень поздно, прошедший день оказался весьма и весьма тяжёлым, а потому, выйдя из-за стола, полковник выбрал укромное место в углу зала, поудобнее устроился в кресле и задремал, отрешившись от всего происходящего. Вот уж в полном смысле: «Европа, ночующая в Париже»!

— Вот сон победителя, — услышал вдруг Михаил чей-то негромкий голос.

— И честного человека! — добавил кто-то другой, отходя прочь.

От этих слов стало теплее на душе…

* * *

Около двух часов пополуночи парламентёра, превратившегося в заложника, разбудили стук каблуков и звон шпор. Вошедший в залу адъютант известил его о прибытии австрийского полковника графа Парра.

Граф подал пакет, запечатанный алой сургучной печатью, которую Михаил торопливо сломал — неизвестность тяготила. В послании было сказано:

«Господину полковнику Орлову.

Милостивый Государь!

Его Величество Государь Император по соглашению с г-м фельдмаршалом князем Шварценбергом находит более выгодным для союзных армий не настаивать на том условии, которое было прежде предлагаемо для очищения Парижа; но союзники предоставляют себе право преследовать французскую армию по дороге, которую она изберёт для отступления своего. Итак, вы уполномачиваетесь[124] вместе с г-м полковником графом Парром заключить конвенцию относительно сдачи и занятия Парижа на тех условиях, в которых мы согласились до отъезда моего с г-ми герцогами Тревизским и Рагузским.

Примите, Милостивый Государь, уверение в особенном моём к Вам уважении.

Можно было считать, что ночь закончилась… Михаил пересказал австрийцу содержание письма, после чего попросил адъютанта пригласить маршала Мармона, который прибыл незамедлительно. Все трое устроились вокруг стола в гостиной, заполненной французскими генералами и офицерами, и Орлов, на листе простой почтовой бумаги, принялся писать текст проекта капитуляции. Граф Парр стоял, опираясь на плечо Михаила, читал написанное и выражал своё согласие с каждым абзацем. Герцог Рагузский молча и отрешённо сидел у стола, пока Орлов не передал ему готовый проект.

«Маршал Мармон взял бумагу, пробежал её с беспокойным видом; казалось, он думал найти в предложениях наших ещё причины к спорам; но вскоре лицо его прояснилось, он прочёл все статьи вслух ясным голосом, с таким видом, как бы требовал от многочисленных слушателей своих замечаний и советов…»

Вот текст, написанный Михаилом:

«Капитуляция Парижа

Статья 1-я. Французские войска, состоящие под начальством маршалов герцогов Тревизского и Рагузского, очистят Париж 19/31 марта в 7 часов утра.

Статья 2-я. Они возьмут с собой всю артиллерию и тяжести, принадлежащие к этим двум корпусам.

Статья 3-я. Военные действия должны начаться вновь не прежде, как спустя два часа по очищении города, т. е. 19/31 марта в 9 часов утра.

Статья 4-я. Все военные арсеналы, заведения и магазины будут оставлены в том состоянии, в каком находились до заключения настоящей капитуляции.

Статья 5-я. Национальная гвардия, пешая и конная, совершенно отделяется от линейных войск; она будет сохранена, обезоружена или распущена по усмотрению союзников.

Статья 6-я. Городские жандармы разделят вполне участь национальной гвардии.

Статья 7-я. Раненые и мародёры, которые найдутся в городе после 9 часов, остаются военнопленными.

Статья 8-я. Город Париж предаётся на великодушие союзных государей».

«…Все молчали, никто не сказал ни слова. Тогда он отдал мне бумагу и объявил, что, не имея ничего сказать вопреки трактату, ни относительно формы, ни относительно содержания, он изъявляет полное своё на него согласие. В то же время он препоручил полковникам Фавье и Дюсису подписать его вместе с нами. Мы тотчас подписались на том же листе и списали с него копию, которую отдали маршалу Мармону».

Потом был ещё краткий разговор между герцогом и Орловым, и Михаил уточнил: «Я принял на себя составить осьмую часть капитуляции, в которой помещено повеление его величества избавить город Париж от унижения — передать ключи его в какой-нибудь иностранный музей».

Маршал с чувством пожал его руку…

Оставалось только выбрать депутатов, чтобы они поехали вместе с Орловым к русскому царю — не достатка в желающих отправиться в таковую поездку не было. Ну как тут не вспомнить императора Наполеона, всего лишь полтора года тому назад ожидавшего на Поклонной горе «депутацию бояр» с ключами от Кремлёвских ворот? Не дождался… Охотников не нашлось.

Неудивительно. Москва была оставлена, но не сдана. А вот Париж — пал и капитулировал, причём покидали его только войска, но не жители.

* * *

Свет раннего утра уже смешался с заревом солдатских костров, когда гвардии полковник Орлов, как бы возглавляя депутацию жителей Парижа, проезжал верхом через полковые стоянки. Никто здесь не спал: русские солдаты готовились к штурму и вступлению в неприятельскую столицу.

Михаил, оставивший своих спутников у ворот Бондийского замка, был проведён в спальню императора. Александр I принял его, ещё лёжа в постели.

— Ну, что привезли вы нового? — приподнявшись на локте, с волнением спросил он.

— Вот капитуляция Парижа, ваше величество! — торжественно сказал Орлов, протягивая бумагу.

Император взял листок, прочитал его, близоруко щурясь, аккуратно сложил и спрятал под подушку, словно бы малый ребёнок — только что подаренную игрушку.

— Поцелуйте меня! — милостиво сказал он полковнику. — Поздравляю вас, что вы соединили имя ваше с этим великим происшествием!

Выйдя из царской опочивальни, Михаил зашёл в первую же комнату и, увидев, что там никого нет, рухнул на диван и заснул мёртвым сном…

«19 марта, в 8 часов прекрасного весеннего утра, государь сел на лошадь и, окружённый блестящей свитой, имея в конвое лейб-казаков, поехал к Парижу… Здесь, на дороге, была выстроена русская гвардия. При приближении к ней государя громкое, восторженное “ура!” огласило воздух, и вслед за нашим монархом войска двинулись в Париж… Торжественное вступление в столицу Франции открывали лейб-казаки; за ними следовала гвардейская лёгкая кавалерийская дивизия и, в некотором от неё расстоянии, ехал государь; за государем последовательно шли остальные части русской гвардии и, наконец, австрийцы, пруссаки и баденцы…

При вступлении союзных войск в Париж толпы его жителей наполняли все улицы; балконы, окна и кровли домов покрыты были зрителями; энтузиазм их был общий, “Да здравствуют русские!”, “Да здравствует Александр!” раздавалось от одного конца Парижа до другого, всюду слышны были радостные восклицания и приветствия тому, кто совершил великий подвиг, и входил не как победитель в покорённый им Париж, а как освободитель…»