Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2) - Мэтью Стовер

я с другой.

- С женщиной? Женщиной-человеком?

Он решил, что это не было оскорблением. - Тебе бы следовало с ней встретиться. Серьезно. Она могла бы тебе помочь. Тебе нужна она. Мне нужна ты.

- Но зачем? И почему? Чего ты хочешь?

- Мне нужна героиня, - сказал он просто. - Ты единственная, кого я знаю.

- И... и чем могла бы героиня... помочь вам?

Губы растянулись, пока не показались зубы. Множество зубов. - Что, если бы ты могла отменить самое худшее, что сделала?

Она уставилась на него. Смотрела долго. Без выражения. И наконец моргнула. Набрала много воздуха, вздымая грудь, расправляя плечи. И взяла его руку.

- Круто. - Он дернул ее, поднимая, и прижал ладонь к сердцу. - Знаю, чувство истины на мне не сработает. Значит, мы как бы обычные люди. Можешь решиться и поверить мне, или нет. Я же могу лишь попросить: погляди мне в глаза и поверь, что я никогда сознательно не причиню тебя вреда.

Она смотрела ему в глаза. Долго. Потом коснулась щеки. - Ради памяти леди Тартелл. Ради чести Марады Яркой-как-Солнце.

Лучше, чем он заслуживал. - Теперь тебя надо почистить.

- Что ты надеешься совершить?

- Мы.

- Ладно. Мы.

- Мы, - ответил он, и глаза зажглись улыбкой, - можем изменить историю.

Ныне во Всегда 5:

Любовь абсолютна

"Мы вели войну, Кейн. И каждый сражался за то, что любил сильней всего"

Дом (он же Т'наллдион, Возвышенный Ма'элКот и прочая)

Снова падает снег, но только не на лошадиную ведьму.

На остальных снег спускается сказочными снежинками, легкими и прекрасными и холодными ровно настолько, чтобы освежать. День перетек в ночь, и костер не зажгли, но вокруг них и на некое расстояние в шепчущую белизну светит мягкая, туманная, не дающая теней иллюминация. Когда он спросил насчет нее человека, похожего на его сына, Кейн лишь пожал плечами, кивая на Хрила. - Бог солнца.

- О, конечно. Верно. И как я забыл?

- Нет настоящего мрака, когда Он рядом.

- Наверное, трудно бывает подкрадываться.

- Даже не представляешь.

Через недолгое время Кейн начинает возиться, стискивая зубы и хмурясь сильнее обычного. Затем встает и бредет в темноту. Сейчас он лишь тень, густеющая и пропадающая и показывающаяся вновь по пути к границе видимого.

Дункан глядит на лошадиную ведьму. - Похоже, он озабочен.

- Озабочен. Всегда тревожится, если есть время тревожиться. Таков уж он. Тревожиться стоит, когда он перестает тревожиться.

- Думаю, я это уже понял. Но что не так? Казалось, он контролирует всё.

- Это игра. Он актер.

- Был.

- Не контролирует. Это против его природы. Когда пытается, всё идет на слом. Люди истекают кровью. Обычно он сам, но иногда и другие. Почти все умирают.

- Ах.

- Он не хочет, чтобы ты оказался в этом числе.

- Я думал, у него есть план.

- Есть. Но он знает, что планы его никогда не работают так, как планировалось. Чаще всего возникает дерьмо. Море дерьма. Но он превосходный пловец.

- Припоминаю. Почему на тебя не падает снег?

- Не люблю снег.

- А я люблю снег, - говорит Дункан. - Всегда любил.

- Вероятно, потому и снежит.

- Он делает это для меня?

Она качает плечами. - Трудно сказать наверняка, кто что и для кого делает. Особенно здесь. Может, это ты.

- Как я могу контролировать погоду?

- Еще труднее. Если ты делаешь снег, ты делал его и когда-то еще, не сейчас. Можешь подумать и сказать, как тебе удается?

Он позволяет голову упасть обратно, на холодную подушку сказочного снега. Текут слезы.

- А. - Лошадиная ведьма кивает. - Он напоминает тебе о жене.

Закрытые глаза Дункана движутся. - Всё напоминает мне о жене.

- Как грустно.

- Иногда. Обычно. Снег шел в тот день, когда мы признались во взаимной любви.

- Грустно и счастливо вместе.

- Писатель Земли сказал: нет большего горя, чем вспоминать в дни бедствий времена счастья.

- Данте Алигьери.

Удивление открывает его глаза, поднимает голову. - Откуда ты знаешь?

- Когда-то сказал человек, похожий на тебя. Я не забываю.

- Кто-то, похожий на меня?

- Мы встретились до того, как родился их сын. Я встречала и его спутницу, женщину, на которой он хотел жениться. Она была красива.

- Да, - произносит он слабо. - Была. Очень красива. Хорошо, что Хэри уродился скорее в нее. Я удивлялся, видя его карьеру.

- Твой сын, должно быть, был красив.

- Был. И есть. Наверно. Кем бы он ни был.

- Ты гордишься им.

- Очень. Но не могу сказать в лицо.

- Он не выносит восхищения.

- Ты хорошо его узнала.

- Очень.

- И я тоже, гм... я в восхищении. Он убивал людей и спасал. Сражался с чудовищами и с людьми, что стали чудовищами. Он спасал королевства и рушил империи. А сейчас он ополчился против богов, чтобы спасти вселенную... а я привык менять ему подгузники. Привык кричать "пора в постель".

- Ты привык лупить его так сильно, что он мог лишь лежать и терять кровь.

Несколько мгновений проходит, прежде чем он может дать ответ.

- Он сказал, ты умеешь видеть, где больнее, - произносил он медленно, низким голосом. - Нужно было верить.

- Как-то раз он сказал: когда ты глядишь на него, видишь лишь следы ударов. Правда?

Он закрывает глаза рукой. - Зачем ты спрашиваешь меня? И зачем мне отвечать?

- Это то, что я делаю. Ответь или нет, ради любой причины, тебе приятной. Или без всякой причины.

- Тогда нет. Я не могу говорить об этом.

- Тебе следует знать: ты здесь не потому, что бил его.

- Он здесь, потому что я бил его.

- Для меня это тема слишком глубокая. Он привел тебя сюда, потому что хотел видеть тебя здесь. Считает, что ты понадобишься.

- Не могу вообразить, на что я ему нужен.

- В вашей семье все мужчины тупые? Ты здесь потому же, что я. И Ангвасса или Хрил, кем там она хочет быть.

- Думает, что я могу помочь?

- Ты здесь потому, что он любит тебя.

И эта рана, почему-то, оказывается больнее прежней.

- Я даже не его отец. А если и отец,