Стоя в чужой могиле - Иэн Рэнкин

— Советуешь растереть спину?

— Нет. — Она улыбнулась и отпила.

— Чудно там как-то, — сказал Ребус. — Красиво, и мрачно, и жутко — и все одновременно. — Он отхлебнул пива. — К югу от Дурнесса есть место, которое, небось, не изменилось со времен сэра Вальтера Скотта.

— Взял бы навигатор.

— Я честно думал, что ты нужна здесь. — И я знаю, что дело не только в этом.

Она помолчала, приглашая его ответить, но он вместо этого открыл пакетик чипсов.

— Что насчет Эддертона? — спросила она наконец.

— Фермерство и туризм, если вкратце. Неподалеку вискарня. И еще нефтяные платформы в заливе Кромарти.

— А Дорнох?

— Симпатичное место. Хорошее побережье. Никаких следов Мадонны.

Он вытер пену с губ:

Все казалось таким… нормальным. — Он пожал плечами. — Просто нормальным.

Задребезжал его телефон, и он посмотрел, кто звонит.

— Нина Хазлитт, — сообщил он Кларк.

— Ответишь?

Он помотал головой.

— Почему?

— Потому что придется ей врать — скажу, что никаких новостей нет.

— Почему не сказать правду?

— Я должен быть уверен на сто процентов. Может, на сто десять.

Они дождались, когда звонки прекратятся. Затем аппарат звякнул вновь, извещая о сообщении в голосовой почте.

— Если Салли жива, то что, по-твоему, с ней случилось? — спросила Кларк.

— Понятия не имею.

— Как выглядела ее квартира в Инвернессе?

— Довольно безликая. Я думаю, она нигде не задерживается.

— Может быть, с ней как в песне: она не нашла того, что искала.

— А кто нашел? — спросил Ребус, вновь припадая к кружке.

— Ты, кажется, неплохо устроился, — сказала Кларк, и Ребус вскинул брови. — Я об этом деле — ты с ним о брел второе дыхание.

— Я вылитый Фред Астер.[63]

— Но ты знаешь, что это правда… Ему удалось поймать ее взгляд.

— Я так не думаю. Работа изменилась, Шивон. Всё… — Он пытался найти нужные слова. — Это как с Кристин Эссон. Девяносто процентов того, что она делает, выше моего понимания. Сам ход ее мысли мне недоступен.

— Ты — винил, а мы цифровые?

— Контакты — все делалось через них. Единственная сеть, имевшая значение, была уличной.

Он кивнул на окно, вспоминая, что почти то же самое сказал ему и Фрэнк Хаммель в «Джо-Джо Бинки» после ухода Даррила.

— Твои методы по-прежнему работают, Джон, — Эддертон, Сюзи Мерсер. Все это старый добрый сыск. Так что не думай, ты не устарел. — Она указала на его почти допитый стакан. — Повторим?

— Почему нет?

Она пошла в очередь к бару, а он смотрел ей вслед. Потом его телефон зазвонил снова, и он опять подумал: а почему нет?

— Джон?

— Привет, Нина.

— Я звонила вам несколько минут назад.

— Тут сигнал плоховат.

— Вы, кажется, в пабе?

— Признаю себя виновным.

— И голос усталый. У вас все в порядке?

— Лучше не бывает.

— А как следствие?

— Смотрите мой предыдущий ответ.

На несколько секунд воцарилось молчание.

— Вы не против, что я звоню?

Он закрыл глаза и ответил:

— Нет.

— А когда будут новости, вы мне скажете?

— Разве я не обещал?

«Я думаю, что твоя дочь жива…»

Обещания не всегда сдерживают, Джон. Может, мне приехать на север еще раз? Я хочу вас увидеть. — Не думаю, что это хорошая мысль. «Твоя дочь жива, но почему она ушла?» — У вас голос…

— Усталый?

— Не то чтобы усталый — странный. С вами точно все хорошо?

— Мне пора, Нина.

«Почему она не звонит, зная, что ты в отчаянии и ждешь ее?»

— Джон, я…

Он отключился в тот самый момент, когда Кларк подошла к столу.

— Дай угадаю, — сказала она, садясь и глядя, как он отключает телефон и кладет его на стол. — Ты не хочешь говорить ей про Сюзи Мерсер?

— Не хочу.

— Понимаю, может быть хуже. С другой стороны…

Ребус, не слушая ее, поднял новую кружку:

— Твое здоровье. Выпьем за нас.

Присосавшись в кружке, он не мог не вспомнить остальную часть этого тоста:

Сколько их — таких, как мы?

Их мало —

И они мертвы…

Любимым напитком Малькольма Фокса был «Эплтайзер».[64]Он вообще не прикасался к алкоголю. По крайней мере в последнее время. Пустые бутылки всегда сдавал в утиль. А с ними — бумагу, банки, пластик и картон. Теперь муниципальный совет просил отдавать в переработку пищевые отходы, и он носился с пакетами и коробками. Он уже завел в задней части сада бачок для компоста; правда, пополнял его только летом — травой, скошенной с газона, и немногими сорняками, которые давал себе труд выкопать. Фокс не был уверен, что это кому-то нужно, но не находил в себе сил противиться правилам. Хотя у него не было общих стен с соседями, он никогда не включал громко телевизор и редко слушал музыку. Он любил читать — почти так же, как работать.

Перенос папок с делом Джона Ребуса домой явился бы нарушением правил; впрочем, и унести-то их все было невозможно. Но он гордился своей памятью, исписал несколько страничек самыми важными деталями и добавил к ним накопившиеся за несколько десятилетий предположения, домыслы и претензии. Он чувствовал, что знает этого человека ничуть не хуже любого другого своего знакомого. Сейчас Ребус должен был находиться в какой-нибудь забегаловке — возможно, сидел у пивного крана, где с него никогда не брали плату. Ребус не видел в этом ни взятки, ни стимула — скорее обычную рабочую ситуацию. Когда-то многие его коллеги-детективы думали так же, но те дни давно прошли, участники сражения покинули поле боя. Фоксу хотелось, чтобы Ребус убрался куда-нибудь за море, сидел себе в таверне на берегу, где можно травить себя, ничего не делая и тратя свою заслуженную пенсию. А он вместо этого снова подал заявление о возвращении в полицию.

Ну и нервы у человека, черт побери.

Вдобавок ко всему у него был по меньшей мере один заступник в полиции — главный констебль встал на его сторону и сказал Фоксу, что если «Жалобы» будут против возвращения Ребуса, то аргументы должны быть железные.