Игры с хищником - Сергей Алексеев

Он сошел с крыльца и обернулся:

– А дед мой... Где?

Евдокия посмотрела в сторону темного огорода, помялась.

– В бане твой дед... С Никитой.

– Моются, что ли?

– Да нет... Вино делают.

– Покажи мне.

– Что смотреть-то, батюшка? – испугалась она. – Для себя сидят. Мы теперь не продаем...

– Деда мне покажи.

– Что на него смотреть? Старый он, не узнает никого. Да и ты не узнаешь...

– Все равно. Раз уж приехал...

Евдокия провела его по огороду к старой, черной бане, где света не было, впрочем, как и дыма из трубы. Да и специфического запаха кипящей барды, по которому во все времена милиция определяла, где гонят самогон, он не почувствовал.

Евдокия подвела его к стене и отвернула край тяжелого, мокрого войлока, которым было завешано окно. Сергей Борисович присел и заглянул...

На стене бани горела невидимая электрическая лампочка, отчего тени от предметов были немного скошенными, а из-за пара расплывчатыми. Посередине стояла большая кадка, в которой сидел обнаженный, изветшавший старик: тело его напоминало утлые мощи Христа, но безбородое лицо – скорее, от косого света – выглядело молодым и очень знакомым. Никита черпал воду ковшом из фляги и тонкой струей лил на облысевшую голову деда. Из кадки же валил пар...

– Он что, заболел? – спросил Сергей Борисович.

– Нет, слава богу, здоровый пока...

– Что же его в кадку посадили?

– Так, батюшка, чудо творит, – прошептала Евдокия. – Истинное!

От ее слов в лицо ударило взрывной волной и заложило уши. Голос Евдокии доносился издалека и был каким-то искаженным, как эхо.

– Никто не верит, из чего белое вино делаем. А это и впрямь вода колодезная. Сыч-то ведь он – чудотворец истинный!

– Этого не может быть.

– И я знаю – не может... Но получается чудо. Как Христос сотворил из воды вино, так и Сыч творит... Я тебе дам бутылочку, так попробуешь. Да ты не брезгуй, он ведь чистый, святой...

Она опустила войлочную занавеску и перекрестилась. Сергей Борисович потряс головой – в ушах булькало, хотелось попрыгать на одной ноге с присказкой: «Мышка, мышка, вылей воду под осинову колоду...»

– Все-таки не веришь, – заключила Евдокия. – А зря... Вот те крест, из простой воды!.. Мы для того и бережем старика, пылинки сдуваем. Это я тебе по-свойски говорю, гляди не проболтайся.

Сергей Борисович прошел вперед, но сбился с тропинки и оказался в густой картофельной ботве. Евдокия догнала его, взяла за руку и вывела к избе.

– Чудо! – повторила она. – Сыч-то он давно чудеса творит... Да ведь мы не верим! Вот и ты весь в него, батюшка. Ох, далеко пойдешь! Я как почуяла это, сразу девкам своим сказала и Никите: «Не надо с ним баловать. Замолчите, прижмите задницы-то! Кто пикнет против – язык оторву».

Евдокия заскочила в избу и вынесла пол-литровую бутылку без этикетки, заткнутую газетной пробкой.

– На-ка вот, батюшка, попробуй. И скажи, самогон это или что другое?

Против своей воли, но бутылку он взял и ушел не прощаясь. Возле машины опомнился, хотел разбить о пасынок фонарного столба, однако передумал, выдернул пробку и понюхал – в нос ударил знакомый с детства запах лиственничной смолы, которую приносил дед!

Сергей Борисович брезгливо вытер горлышко носовым платком, приложился и с осторожностью отхлебнул глоток. И сразу ощутил приятный и почти забытый вкус дедовой жвачки. Разве что теперь примешивался к нему терпкий спиртовый холодок...

Он спрятал бутылку в багажник и, не заезжая к матери, поехал домой. По дороге он остановился на берегу речки, запинаясь в темноте, пробрался через кочки к воде и долго прополаскивал рот, но так и не смог избавиться от смолистого, навязчивого послевкусия.

На следующий день он как бы невзначай поинтересовался у начальника УВД, есть ли в органах области его полный тезка. И тут же получил ответ – есть! И служит надзирателем в следственном изоляторе!

– Он вам не родственник, – сразу же предупредили его. – Мы проверяли. Этот надзиратель стал распускать слухи... Будто он ваш дядя... Чтобы службу себе облегчить. Но он только ваш однофамилец, и все. Никаких родственных связей. Ваша фамилия здесь распространенная...

В этот миг Сергею Борисовичу вдруг стало все равно, что о нем подумают; приступ ненависти к своему полному тезке был настолько неожиданным и сильным, что в глазах потемнело.

– Ко мне обратились с устной жалобой, – однако же трезвым и выдержанным голосом заговорил он. – Этот надзиратель во время ночных дежурств выводит из камер женщин... И вступает с ними в половую связь. В результате они беременеют... Вы знаете об этом?

– Такие сигналы были, – признался полковник. – Информация поступает, но оперативного характера...

– А знаете ли вы, что эти женщины после рождения детей записывают в графе «Отец» имя этого надзирателя? Которого никто не знает, но зато знают меня. И в результате появляются порочащие слухи...

– Все понял, Сергей Борисович!

– Держите меня в курсе этого дела.

О бутылке с самогоном он забыл, и только водитель, обнаруживший ее в багажнике машины, скромно напомнил уже вечером. Дабы не привлекать и так пристального внимания руководства органов, Сергей Борисович поручил ему отвезти эту жидкость на кафедру химии в институт, чтоб сделали полный анализ и установили исходный материал.

– А я и так знаю, что это, – усмехнулся водитель.

– Откуда?

– Открыл и понюхал.

– Но ведь она не пахнет самогонкой?

– В том-то и дело! Например, гаишник останавливает шофера, а он по виду выпивший, веселый. А ну дыхни, говорит! Тот дыхнет – трезвый, и экспертиза не показывает. От нее голова светлая, а душе радостно. Наверное, потому и называют белым вином.

– И ты знаешь, где его гонят?

Водитель несколько смутился.

– Да где-то на вашей родине, Сергей Борисович, в Ельнинском районе.

После этой поездки к матери он несколько месяцев ничего не слышал о Махоркиных, да и слушать было некогда, поскольку радиозавод в кратчайшие сроки следовало выводить на проектную мощность. Потом Сергея Борисовича заслушивали на заседании ЦК, где он получил высокую оценку. Он был уверен, что обкатка в провинции наконец-то закончится, его вернут в столицу, однако вместо этого предложили строить еще один мощнейший завод – электротехнический. Который опять же потянул за собой смежное производство – кабельное и серьезную науку: кроме учебного института, следовало открыть еще и научно-исследовательский. В течение месяца определили площадки под будущие заводы, жилье и научный центр, завезли технику, стройматериалы и с ходу начали возводить фундаменты и стены. Денег не жалели, стройку объявили комсомольской, и народ съезжался со всей страны.