Последний царь - Эдвард Радзинский

Но вечером того же дня Голицына вновь потребовали во дворец. И Николай сообщил ему, что он… уезжает в Ставку!

– Но как же, Ваше Величество? – изумился бедный премьер.

– Я изменил свое решение… Сегодня же вечером я уезжаю.

Ну конечно, между этими двумя событиями был разговор с Аликс. И вечная воительница не дала ему повторить 1905 год! К тому времени он очень устал.

Эту отчаянную усталость почувствовал старый Голицын. И впоследствии он объяснял этот изумивший всех отъезд в Ставку желанием Государя «избежать новых докладов, совещаний и разговоров».

Да, он бежал – от ее сумасшествия, от толстого Родзянко и ярости Думы. От требований матери, родственников, друзей и страны.

«Давно, усталый раб, замыслил я побег…»

Родзянко описывал в своих воспоминаниях, как однажды, выслушав его доклад, Николай вдруг подошел к окну.

– Почему так, Михаил Владимирович? Был я в лесу сегодня – тихо там и все забываешь – все эти дрязги… суету людскую. Так хорошо было на душе. Там ближе к природе… ближе к Богу…

Как-то в своем дневнике Николай записал: «Долго болтал ногой в ручье».

Усталый одинокий человек, как ребенок, разбрызгивавший ногой воду… И теперь он хотел убежать. К лесу, к длинным прогулкам по пустому шоссе…

Он объяснил ей, что уезжает ненадолго, что вернется уже к 1 марта и потому даже Бэби не берет с собой. Но она испытывала какой-то ужас перед этой его поездкой.

Империи оставалось жить 10 дней.

22 февраля 1917 года он в последний раз уезжал из Царского императором. И в последний раз в поезде он нашел ее традиционное письмо:

Она: «22.02.17. Мой драгоценный! С тоской и глубокой тревогой я отпустила тебя одного без нашего милого Бэби. Какое ужасное время мы теперь переживаем! Еще тяжелее переносить его в разлуке – нельзя приласкать тебя, когда ты выглядишь таким усталым, измученным; Бог послал тебе воистину страшный тяжелый крест…

Наш дорогой Друг в ином мире тоже молится за тебя, Он еще ближе к нам, но все же так хочется услышать Его утешающий и ободряющий голос… Только, дорогой, будь тверд, вот что надо русским. Ты никогда не упускал случая показать любовь и доброту. Дай им теперь почувствовать кулак. Они сами просят об этом – сколь многие мне недавно говорили: «нам нужен кнут!» Это странно, но такова славянская натура… Они должны научиться бояться тебя. Любви одной мало. Ребенок, обожающий отца, все же должен бояться разгневать его… Крепко обнимаю и прижимаю твою усталую голову. Ах, одиночество грядущих ночей – нет с тобой Солнышка и нет Солнечного Луча (Алексея. – Э. Р.). Чувствуй мои руки, обвивающие тебя, мои губы, нежно прижатые к твоим. Вечно вместе, всегда неразлучны».

Россия – кулак и кнут… Все это очень старые и очень печальные мысли… Она была права, «многие говорили». Вот монолог русского монархиста, который почти повторяет слова русской царицы (его приводит в своих мемуарах все тот же французский посол Палеолог):

«На Западе нас не знают, там не знают, что царизм есть сама Россия. Россию основали цари. И самые жестокие, самые безжалостные были лучшими. Без Ивана Грозного, без Петра Великого, без Николая I не было бы России. Русский народ – самый покорный из всех, когда им сурово повелевают, но он не способен управлять сам собою. Как только у него ослабляют узду, он впадает в анархию. Он нуждается в повелителе, в неограниченном повелителе. Он идет прямо только тогда, когда чувствует над своей головой железный кулак… кнут, мы им обязаны татарам, и это лучшее, что они нам оставили…»

Он: «Чувствую себя опять твердо, но очень одиноким. Сердечно благодарю за телеграмму тебя и Бэби. Тоскую ужасно. Нежно целую всех».

Она: «23 февраля… Ну вот – у Ольги и Алексея корь. У Ольги все лицо покрыто сыпью. У Бэби больше во рту, и кашляет он сильно и глаза болят. Они лежат в темноте – мы завтракали еще вместе в игральной. Мы все в летних юбках и в белых халатах, если надо принять кого (кто не боится), тогда переодеваемся в платья. Если другим не миновать этого, я хотела бы, чтобы они захворали скорее. Оно веселее для них и не продлится так долго… Аня тоже может заразиться…»

Алексей заразился корью от мальчика-кадета. Кадета этого отпускали специально для игр с наследником из кадетского корпуса. В корпусе уже было много больных корью, но императрица этого не знала. Так началась эта болезнь, свалившая всю Семью, кроме Аликс. Железной Аликс. Теперь в белом халате императрица металась между больными и заболевающими детьми. Корь закрыла от нее столь недалекую столицу. И доклады она принимала теперь все через того же камердинера Волкова. Но это была не просто болезнь. Этой болезнью началась смерть империи.

Я получил письмо из Белграда. Пишет Ольга Макарова-Попович, дочь того самого маленького кадета, от которого заразился корью несчастный цесаревич.

Его тоже звали Алеша – Алеша Макаров, сын генерал-губернатора Алексея Макарова, родственника великого русского флотоводца.

После революции Алеша очутился в Белграде, стал офицером сербской армии. Но гибель ждала и его. Пришли немцы, и друг маленького цесаревича нашел свою смерть – сгинул бесследно в нацистских лагерях.

Судьбы людей XX века…

Он: «Ставка. 23.02.17… Был солнечный холодный день, и меня встретила обычная публика с Алексеевым во главе (начальник штаба. – Э. Р.)… Мы с ним хорошо поговорили полчаса, после этого я привел в порядок свою комнату и получил твою телеграмму о кори. Я не поверил своим глазам, так это неожиданно… Как бы то ни было, это очень скучно и беспокойно для тебя, моя голубка. Может быть, ты перестанешь теперь принимать такое множество народу…»

Он все надеется, что корь охладит ее темперамент и она перестанет со всем своим пылом заниматься делами и постоянно давить на него.

«Ты пишешь о том, чтобы быть твердым повелителем – это совершенно верно. Будь уверена, я не забываю, но вовсе не нужно ежеминутно огрызаться на людей направо и налево. Спокойного, резкого замечания или ответа очень часто совершенно достаточно, чтобы указать тому или другому его место…»

24 февраля в Петрограде начались забастовки. Бастовало 80 тысяч рабочих, голодные очереди выстроились у булочных. В городе не хватало хлеба.

Он: «Ставка. 24 февраля… Посылаю тебе и Алексею ордена от короля и королевы Бельгийских на память о войне… Вот он обрадуется новому крестику».

Она: «24 февраля. Бесценный мой! Вчера были беспорядки на Васильевском острове и на Невском, потому что бедняки брали приступом булочную. Они вдребезги разнесли булочную Филиппова, и против них вызвали казаков. Все это я узнала неофициально… У Ольги температура 37,7, вид у нее изнуренный, он спал хорошо, и теперь у него 37,7. В 10 пошла посидеть с Аней (у нее, вероятно, корь)…»

Да, Подруга тоже заболела корью…

«Я перехожу из комнаты в комнату, от больного к больному… Вышла на минуту поставить свечки за всех».