Волк и конь - Андрей Каминский

женщины с бичами из змей в руках и многие иные, замысловатые и пугающие рисунки, смысл которых затерялся в веках вместе с давно сгинувшей империей.

Сама Брунхильда раскинулась на широком ложе, устланном тщательно выделанными звериными шкурами. Энгрифледа удивленно вскинула бровь при виде необычного одеяния девушки, носившей пурпурную накидку, расшитую золотыми нитями, прямо на голое тело. Иной одежды на Брунхильде не имелось — зато хватало необычных украшений: золотая диадема, покрытая изображениями переплетающихся змей и драконов; золотой перстень с красным гранатом, ожерелье из оправленных в серебро кораллов и янтаря. Рядом с ложем виднелся небольшой столик, где стояла бронзовая курильница, в которой тлели резко пахнувшие травы. Тут же стоял большой кувшин с вином, два кубка и бронзовая чаша с крупными алыми яблоками. Среди них лежала большая змея, со светло-желтой чешуей и красными глазами, при виде королевы грозно зашипевшая.

— Твоя любимица? — усмехнулась Энгрифледа, усаживаясь на край ложа.

— У тебя вороны, у меня змея, — пожала плечами Брунхильда, — каждому свое. Угощайся, — он взяла яблоко и бросила его Энгрифледе, которая ловко поймала плод и надкусила его. Брунхильда разлила вино по кубкам и протянула один королеве.

— У тебя жарко, — заметила Энгрифледа.

— Мои питомцы любят тепло, — томно улыбнулась Брунхильда, — я и тоже. Поэтому я и не одеваю много одежд.

Она томно потянулась и Энгрифледа увидела, как ее одеяние распахнулось, обнажая бедра и часть упругой груди. Брунхльда, залпом осушив кубок, подмигнула Энгрифледе.

— Давай, скидывай свое тряпье, — сказала она, — иначе взопреешь.

Сама не зная почему, Энгрифледа согласилась — в комнате и впрямь было жарко, а выпитое вино лишь подогревало ее изнутри. К тому же, ее невольно вдохновлял пример самой Брунхильды, что лежала в откровенной позе, выставляя напоказ свое тело. Если бы Энгрифледа была мужчиной, то подумала, что вельва хочет ее соблазнить — впрочем, она тут же отбросила нелепые мысли.

— О чем ты хотела поговорить? — спросила королева и вельва загадочно улыбнулась.

— Ни о чем особенном, — сказала она, — просто хотела познакомиться поближе. Я же говорила — таким как мы нужно держаться вместе.

Она налила еще вина и Энгрифледа, выпив его, почувствовала, что у нее закружилась голова. Возможно, впрочем, дело было не в вине, — уж точно не такими порциям под силу свалить королеву Британии, — но из-за дурманящих благовоний, что будоражили, смущали разум. В какой-то миг Энгрифледа обнаружила себя расслабленно разлегшейся поперек ложа, причем почти голой. Голова ее лежала на бедрах Брунхильды, также избавившийся от одежды. Приятная истома охватила Энгрифледу, пока тонкие белые пальцы играли с ее волосами, касались глаз и губ.

— Мне нравится, когда тепло, — голос Брунхильды отдалился, словно доносясь из-за стены, — как в глубине земли, где созревает зерно, перед тем как прорасти. Так возрождается и душа: брошенная в Аид, она появляется на земле, возрождаясь в новом теле. Мой сын любил мудрость греков и, через него я приобщилась к тайнам Элевсина.

— Твой сын? — Энгрифледа стряхнулась, пытаясь согнать дурман,- о чем это ты?

На губах Брунхильды зазмеилась жестокая, порочная улыбка и Энгрифледа снова поразилась, каким взрослым стало лицо вельвы.

— Я...я пойду, — Энгрифледа ненавидела себя за эту неожиданную нерешительность, столь противную ее натуре, но все равно не смогла ничего сделать, когда Брунхиильда вдруг поцеловала ее в губы. Только сейчас Энгрифледа увидела, что губы самой Брунхильды покрыты чем-то ярко-красным, блестящим, как кровь — или это и была кровь?

— Никуда ты не уйдешь, — рассмеялась она, — я была моложе тебя, когда брат заставлял нас с сестрами показывать ему...всякое. И я не отпущу тебя, пока не покажу тебе все, чему я научилась у брата.

-Твой брат? Амальгар? Я...я не понимаю.

-Ты все поймешь, дурочка, — лже-Брунхильда хищно улыбнулась, — совсем скоро.

Она вновь поцеловала Энгрифледу — сначала в губы, потом в грудь, кончиком языка лаская затвердевшие соски, потом спустилась еще ниже и молодая королева застонала от пронзившего ее острого, как пытка, наслаждения. Ее не первый раз целовали ТАМ, но ласки Брунхильды отличались о того, что ей доводилось доселе испытать с мужчинами. Вельва словно знала ее тело лучше ее самой, выискивая особенно чувствительные места на нежной плоти, впиваясь в них губами, теребя языком нежные, истекавшие влагой, складочки. Захваченная