Есть ли жизнь после Путина - Георгий Бовт

Впрочем, политика двойных стандартов применительно ко всему, что творится на Украине, достигла уже таких высот, что обойдется и без доказательств. Довольно будет ощущений в масштабе G7.

Что касается экономической стороны вопроса, то взятие Донбасса под крыло России (даже на манер Южной Осетии и Абхазии) – вариант, теоретически возможный лишь в условиях гражданской или мировой войны, когда уже никакой экономики и нет, а есть лишь тотальная мобилизация. Мирная российская экономика этого не выдержит, как и полномасштабных секторальных санкций. А вот военная экономика и не такое выдерживала. Этот момент войны, хотя угроза и висит в воздухе, еще не настал.

Теперь о репутационных рисках и прочих эмоциях насчет «предательства» русских Донбасса. Если бы речь шла о другой стране, то правитель, вознесшийся на вершину рейтинга на операции, подобной Крымской, а затем вдруг сломавший логику ура-патриотического подъема, мог бы начать опасаться за свою судьбу.

Тут возможны всякие сценарии, когда некая группа заговорщиков-патриотов либо смещает «отступника», либо ограничивает в действиях. Мол, прогибаться перед Западом преступно, надо идти до конца. На санкции ответить всеобщей мобилизацией (живет же Северная Корея). Если понадобится, то идти и до полного конца, то есть до ядерного. Уверен, что такие люди есть в российской правящей номенклатуре. Более того, если Путин сочтет, что ситуация на Украине складывается катастрофически для России, а все иные методы ее разрешения исчерпаны, то до конца пойдет и он.

Потому что «потеря» Украины – это экзистенциальная угроза для России. Эта мысль в Кремле безальтернативна. Просто еще не все методы исчерпаны.

Российская политическая система уникальна. Уверен, «тефлоновый эффект» Путина сработает и на этот раз. Не будет массовых волнений ультрапатриотов, ворчание по поводу «нерешительности» действий власти на фоне «кровавых преступлений киевской хунты» не приведет к антиправительственным выступлениям. Нет ни организованных сил, ни готовности к какой-либо политической активности в народе.

Что же касается элиты, то ее политические амбиции оскоплены в системе вертикали власти. Лояльность полная, хотя часто и неискренняя, готовность к действиям против первого лица в стиле самосожжения во имя неких «принципов» – нулевая. Даже если кто-то и в ужасе от происходящего и перспектив полной изоляции страны. То же самое касается армии и спецслужб. Даже унизительный (а он именно унизительный, ибо неоправданный в таком виде) запрет отдыхать в турциях и египтах массово проглотили, поворчав с женой на кухне.

У Путина – уникальная свобода действий. И уникальная ответственность, которую на себя никто, кроме него, ни в каких значимых вопросах, а не только касаемо Украины, даже частично взять не готов.

Такой концентрации власти в одних руках при полной дезактивации всех прочих государственных и общественных институтов, пожалуй, еще не было в российской истории. Некому с него и, как говорится, спрашивать. Ну не нынешней же Думе. Только ему самому с себя – перед лицом истории и своим представлением о желаемой роли в ней.

При этом из данной коллизии с точки зрения удовлетворения всяких патриотических ожиданий есть достойный выход. И вовсе не милитаристский, хотя с милитаризмом у нас часто и ассоциируется патриотизм. Он – гуманитарный.

Русским с Украины можно помочь, не отправляя туда танки. Принять и обустроить беженцев. Собрать помощь. Если надо, дать гражданство, приютить, предоставив не символическую, а полновесную помощь. Кажется, что это много легче, чем строить батальоны и планировать военные операции. На самом деле намного сложнее. Уж точно сложнее, чем упражняться в уроках ненависти по отношению к соседнему государству на ток-шоу по телевизору.

2014 г.

Неделю назад могло показаться, что Минская встреча с участием Путина и Порошенко чуть приостановит сползание украинского конфликта к полномасштабной войне. Однако он продолжает развиваться по прежнему сценарию – от плохого к худшему.

Если рассматривать происходящее сквозь кривую призму СМИ, то украинская кампания стала поразительным откровением. Насколько, оказывается, при столь впечатляющем развитии информационных технологий, при всех этих социальных сетях, вездесущей блогосфере и чуть ли не абсолютной доступности всего и вся, возможно такое, чтобы война почти в центре Европы была окутана столь густым туманом пропаганды и лжи. Мало кто понимает, что на самом деле происходит. Война в информпространстве обрела свою внутреннюю логику, так просто ее не свернуть. «Полевые командиры» уже прочно вошли во вкус.

Параллельно с наземными операциями идут пиар-операции. По такой логике гуманитарный конвой с 280 «КамАЗами» был «ответом» на «пиар-катастрофу» со сбитым Boeing. Соответственно, «ответом» на конвой стали сообщения о захваченных российских десантниках, о других десантниках, якобы взорванных (как в советском кино «про фашистов» – вся ж мифология оттуда) героическими украинскими офицерами, не пожелавшими сдаться в плен, о третьих десантниках, якобы увиденных фотографами НАТО прямо из космоса, и т. д.

Короче, ровно тогда, когда пора было появиться на свет докладу по результатам расследования, что же там стало с Boeing, все затмил информационный шум о начавшемся «российском прямом вторжении».

Иное объяснение военных успехов сепаратистов уже более никого на Западе не устраивает. И если накануне и сразу после Минска говорили, что новые санкции против Москвы неуместны, то теперь собрался экстренный саммит ЕС, чтобы дать команду на подготовку их новой волны.

Просматривается и другой алгоритм: после каждого нового обострения ситуации идет прощупывание почвы. Мол, не достаточно ли уже мы вас, дорогие партнеры, удавили, прищемили вам хвост, не задыхаетесь ли, не желаете ли просить пощады или как-то начать договариваться по-хорошему? Ах нет, ну тогда мы, хотя и очень дорожим нашим партнерством, продолжим.

И это алгоритм действий не какой-то одной стороны (скажем, Москвы или ЕС). А всех. При том что «договор по-хорошему» каждый понимает по-своему. Основ для компромисса пока нет.

Свои пожелания Москва, по-прежнему не признающая себя непосредственно вовлеченной стороной, обозначила смутно: автономия восточных регионов плюс (негласно) внеблоковый статус Украины. Крым «не продается». Возможно, что-то в этом роде и было озвучено Петру Алексеевичу Владимиром Владимировичем во время посиделок в Минске. На что Петр Алексеевич ответил, видимо: «Я на такое пойти не могу». Ясное дело, что он не может. У него всегда возможен Майдан, импичмент и нож в спину от соратничков.

«Ну тогда и я не могу», – возможно, ответил Владимир Владимирович. Ты же, мол, видишь, что меня эти ополченцы ну никак не слушаются, говори с ними сам.

После чего Петр Алексеевич, поразмыслив, отправился прямиком в Брюссель искать управу на Владимира Владимировича, чтоб приняли в ЕС «действенные меры». Которые по большому счету упираются в простой вопрос: кто готов воевать за Украину?