Последняя кантата - Филипп Делелис

Он очень любил фугу из Credo. Возможно, именно в ней он мог бы разработать королевскую тему лучше, чем в этом мрачном квартете, который он уже давно больше не любил. Он наиграл мелодию темы на текст Credo. Догадаются ли они об этом? Вряд ли. Он представил себе озадаченных критиков через пятьдесят, сто, двести лет: «Как вы знаете, в тексте Credo самыми важными строками для христианской веры являются Et homo factus est,[141]что свидетельствует о человеческом происхождении Иисуса, и Et resurrexit,[142]о воскрешении из мертвых… Однако в этой главной фуге „Торжественной мессы“ композитор выделяет совсем другие строки текста. Действительно, он дает максимум повторов на фразе Passus et sepultus est[143]— восемь раз. И пять раз всего на двух словах Et sepultus est — „и погребен…“. Мы можем задать себе вопрос — почему?..»

Он поднялся с кровати, снова сел за рабочий стол и взялся за партитуру с начала…

Прозвучало ля первой скрипки.

Это книга-зеркало. Когда я держу ее перед зеркалом, слова принимают свой обычный вид.

Льюис Кэррол. По ту сторону зеркала

Париж, наши дни

Квартира показалась ей как никогда пустынной. Словно именно сегодня вечером скромность интерьера эхом отозвалась на отсутствие ее исчезнувших друзей. Теперь угрожают смертью ей. С тех пор как она узнала о том, что профессора Дюпарка убили, мысли ее были в полном разброде. И хотя внизу, у ее подъезда, постоянно дежурила полицейская машина, ей казалось, что она совсем одна. Паскаль уехал по делам в Соединенные Штаты и вернется только послезавтра. Отец срочно отправился в Лион, чтобы попытаться защитить свой банк от какой-то нежелательной сделки. Не очень убежденная, что ей нужно, она принялась готовить себе легкий ужин, но потом отказалась от этой мысли. Ей ничего не хотелось. Даже музыки. Она все же попыталась что-то меланхолично импровизировать на пианино, но тут же оборвала себя. И наконец просто приняла душ и в халатике растянулась на диване в гостиной.

Она закрыла глаза. В голове ее все смешалось. Жиль, стоящий за дверью на площадке лестницы, когда он пришел сказать ей о смерти Пьера. Вечер у нее и пари по поводу фуги. Бах перед Фридрихом II в Потсдаме. Секрет Фридриха. Лекции Огюстена Дюпарка в консерватории. Ноты и числа, много чисел.

А Жиль Беранже отнюдь не пришел в замешательство от сложившейся ситуации. И тем не менее у него было только три версии. Первая состояла в том, что профессор — жертва того же порядка, что и двое других. В нее комиссар не верил: слишком много фактов или, скорее, слишком много совпадений прямо указывали на то, что он виновен. Вторая версия — ее Жиль считал более достоверной — подразумевала, что Дюпарк — исполнитель или сообщник двух первых убийств: он мог быть устранен своим сообщником, когда ловушка грозила захлопнуться за ним. И наконец, третья версия признавала все-таки виновность Дюпарка в преступлениях, но сам он мог быть убит человеком, не имеющим отношения к первым двум убийствам. Эта версия была допустима, но маловероятна. Комиссар сконцентрировал свое внимание на второй версии: сообщник боялся возможных разоблачений Дюпарка.

Числа затмили в ее мозгу все. Ей казалось, что уже никогда она не сможет относиться к числам 3, 6 или 14 просто, как прежде. Обычно это случалось с какими-то местами или вещами, которые принимали новую окраску, потому что были отмечены печатью каких-то неизгладимых воспоминаний. Так каждый раз, когда она видела паперть церкви Сан-Джорджо Маджоре в Венеции, она вспоминала, как мать втолковывала ей, почему она должна вернуться в город дожей. Но как объяснить самой себе, почему простое число может изменить свой изначальный смысл?

Летисия обвела глазами комнату, ища, чем бы отвлечь себя от этих мыслей, утешить в тревожном одиночестве. Ей пришлось признать, что в последние дни ее жизнь была заполнена «Музыкальным приношением», она могла бы приятно провести какое-то время с Паскалем. Она встала и, вздохнув, направилась к пианино, села на банкетку и начала играть королевскую фугу. Партитура Баха закрытая лежала на пюпитре. Летисия старалась не заглядывать в нее. На двадцатом такте она механически ввела второй голос. Она любила эту музыку и в то же время ненавидела ее. Она по-прежнему была под впечатлением ее размаха, архитектурной концепции композитора, на которой множество музыковедов уже защитили диссертации. Она снова задумалась над фугой.

Бах сделал три посыла королю Пруссии. Первый заключал в себе ричеркар на три голоса и шесть канонов, второй шел под девизом Querendo invenietis, и, наконец, третий был отдан сонате и последнему, так называемому «бесконечному» канону. Это деление повлекло за собой всевозможные толкования во многих музыковедческих трудах. Ее изучение произведения позволило ей раскрыть секрет Фридриха II. Она знала, что в приложении к изданию «Нового Баха» 1974 года, который был у нее, описана конструкция более логичная, разбирающая произведение начиная с малейшей музыкальной детали и кончая всем им в целом. Оно как бы вращалось вокруг одного стержня, и стержнем этим была соната. Работы Ганса Давида показали, что каноны, согласно разработке королевской темы, могли быть разделены на две группы, по пять канонов каждая. Следовательно, вокруг сонаты находятся, с одной стороны, ричеркар на три голоса и пять канонов первой группы, а с другой — пять канонов второй группы и ричеркар на шесть голосов.

И соната — как зеркало, в котором отражаются две большие части произведения. Как контрапунктическое сочинение все могло сводиться к зеркалу, поставленному под нотным станом или в конце его. Как зеркало, которое разделяет две части канона № 7, и они как раки пятятся друг от друга.

Зеркало.

Летисия резко оборвала игру.

Жиль закурил маленькую сигару и выпустил к потолку длинный завиток дыма. В деле он придерживался версии, что Дюпарк — заговорщик-убийца, но, хотя и наиболее вероятная из всех, она вызывала много вопросов, в которых комиссар пытался разобраться.

Если рассудить здраво, замаскировать убийство профессора под самоубийство — дело рискованное. Действительно, убийца, судя по всему, довольно умный, не мог не знать о том, как далеко сейчас продвинулись в биологическом анализе. Ведь дня не проходит, чтобы в прессе не упоминалось какое-нибудь дело, в котором виновный был изобличен с помощью генетических проб, микроскопии кусочков кожи или даже просто волоса. И вот — яд. Конечно, Дюпарк мог что-то рассказать, но ведь у полиции не было никаких доказательств против него. Убийца, по-видимому, рассудил, что лучше заставить его исчезнуть, чем рисковать, что дело раскроют, в то время как оно могло бы заглохнуть само по себе.

Второй вопрос Жиля касался секрета Фридриха. Очень трудно было представить себе, что пусть даже какой-нибудь фанатик мог дойти до убийства, чтобы не дать его раскрыть. Король, возможно, дал какое-то тайное указание Баху, но сегодня никто не станет оспаривать превосходство немецкой музыки над музыкой западных стран Европы, начиная с середины восемнадцатого века и до середины двадцатого. Наказ Фридриха был выполнен намного лучше, чем он мог надеяться. То, что он имел в виду, когда положил начало этому господству, попросив Баха передать своим преемникам все ключи к контрапункту, не было тайной и не могло породить преступные страсти.