Последняя кантата - Филипп Делелис

И все же некоторые его сочинения были приняты лучше, чем эта опера, еще очень спорная, потому что она «слишком современная». В «Тристане» они не нашли тональности. Но нужна ли им тональность? При этой мысли он улыбнулся.

Как обычно после каждой репетиции в Опере, он прогулялся по Штадтпарку. Солнце стояло в небе высоко, но лучи его не проникали через листву более чем столетних деревьев. Лишь цветочные клумбы блистали под его лучами. Он любил это место. К тому же он мог оценивать свою популярность по количеству шляп, которые склонялись перед ним, и по тому, сколько зонтиков, немного приподнимаясь, оборачивались к нему, в то время как их очаровательные владелицы шептали его имя. Скоро, как каждое лето, в театре закончится сезон, он уедет на природу, свободный от репетиций, и там посвятит себя сочинительству.

Нужна ли им тональность? Ему — нет… Он задумал вступление к тому, что станет его девятой симфонией, иными словами — его последней симфонией, потому что, начиная с Бетховена, какое-то проклятие не позволяет создать десятую. Никто, ни Брамс, ни Шуберт, ни Шуман, ни Брукнер, не перешел этого рубежа. А если это будет его последняя симфония, он не станет торопиться начинать ее. Однако вступление все время преследует его, оно, как наваждение, звучит в ушах: «Жила-была тональность!»

Но прежде всего ему надо бы разработать королевскую тему, как она того заслуживает. Что выбрать для основы? Трудно сказать. Он выберет завтра. Во всяком случае, он даст этому сочинению название «Разлука». Ему очень нравилось это слово, и он счел его самым подходящим. Разлука с Бахом. Разлука с тональностью. Разлука с самим собой. Когда-нибудь. Скоро.

Вена, 1935 год

Что они подумают об этой фуге? Написать фугу в 1935 году — это скорее нелепо. Даже если моя оркестровка так отработана, что она изменяет первоначальное произведение, я не могу дать своему сочинению номер. Если я это сделаю, оно будет слишком выделяться, оказавшись между моим «Концертом для девяти инструментов»[152]и «Тремя песнями».[153]Оно породит бесчисленные комментарии: «Один из столпов новой музыки обратился к теоретическим фантазиям, которые невозможно слушать, пожелав связать их с неоклассическим движением, единственным настоящим наследником которого…» и т. д.

И все же не следовало преувеличивать! Нет, без номера сочинения, так лучше. Его примут как экзерсис, немного развитый, может быть, или за шутку, но с некоторой оркестровой оригинальностью. Этого вполне достаточно, чтобы заставить тему «жить», как об этом попросил Малер. Конечно, я сделал ее чересчур уж живой. Совсем возродил! В оригинальной форме и почитая шесть голосов Баха!

А они наверняка попытаются приписать меня ко все возрождающемуся движению «назад к Баху». Что можно сказать на это? Разве Бах мечтал когда-нибудь вернуться к Букстехуде?[154]Что за идея!

Я знаю, как мне поступить: пусть себе говорят, пусть распускают слухи, будто я примкнул к неоклассикам. Стравинский придет меня поздравить. Я буду восхвалять его жалкие балеты в прессе. Соберу большую пресс-конференцию, на которую сбежится вся Вена. Именно Вена, потому что моя швейцарская публика слишком сдержанная. Я объясню, что Бах был первым додекафонистом. И в доказательство приведу примеры. На четыре часа как минимум. Скандал обеспечен.

И что из того, какая польза? Я уже обнародовал королевскую фугу. Малер не поощрил бы этого, ведь сам он так спрятал тему, что ее как бы и нет там вовсе.

Ладно, хватит рассуждать об этом. Перерыв кончился. Снова вернемся к серии.

Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочтет число зверя, ибо это число человеческое: число его шестьсот шестьдесят шесть.

Откровение Иоанна Богослова, глава 13, стих 18

Лейпциг, наши дни

Самолет приземлился в Лейпциге вскоре после полудня. Паскаль де Лиссак, едва вернувшись из Нью-Йорка, отказался от отдыха, чтобы сопровождать Летисию. К этой поездке он отнесся весьма скептически, но сразу понял: Летисию не остановит ничто. Смирившись с неизбежностью, он попытался принять все как есть. Был с ними и Пикар-Даван, к которому Жиль Беранже отнесся просто как к случайному спутнику в поездке. А тот, решив отправиться в Лейпциг, оставил запланированные дела, сочтя, что он давно не оказывался в такой волнующей ситуации. В полете он беседовал с Жилем о жизни Баха в должности кантора в Лейпциге, о музыкальном даре своей дочери, об административном устройстве немецких княжеств в XVIII веке и о будущем семейных банков. При других обстоятельствах он бы заинтересовал комиссара.

Жилю стоило больших усилий отговорить инспектора Летайи ехать с ними. И теперь его грызли сомнения. Конечно, доводы Летисии относительно «Музыкального приношения», в которых он, еще раз обсудив их с ней, признал обоснованным каждый этап, вели прямо в древнюю столицу Саксонии. Но даже если предположить, что они и впрямь на пути к секрету Баха, кто может сказать, приведет ли это в замешательство убийцу или убийц? Еще его очень беспокоила полученная Летисией записка с угрозой смерти, особенно после того, как он отыскал, откуда эта цитата:

Но где премудрость обретается?

и где место разума?

Не знает человек цены ее, и она

не обретается на земле живых.

Эти слова из Книги Иова, глава 28, стихи 12 и 13. Тревожащего сочинения из Ветхого Завета, в котором Иов спрашивает себя, почему справедливый Господь поражает праведников. Оно содержит темное место — главу 28, — и Библейская школа в Иерусалиме даже сомневалась, согласуется ли она с остальным текстом. Это место прославляло Мудрость, недоступную человеку, несмотря на его усилия и его открытия. Убийца выбрал отрывок самый угрожающий. На этот раз Жиль не захотел поделиться своей находкой с Летисией, но он знал: если ключ к секрету «Музыкального приношения» действительно находится в Лейпциге, возможно, убийца очень скоро перейдет к действиям…

Что же касается Летисии, то с начала расследования она никогда не испытывала такого оптимизма, как сейчас. Она была уверена, что успех близок, и счастлива, что Паскаль смог поехать с ней. Скорее бы все наконец закончилось!

Получив багаж, Жиль и Летисия хотели сразу отправиться по тем местам, где жил Бах, но Жорж Пикар-Даван настоял, чтобы сначала они пошли в отель «Астория», где забронировали комнаты. Через окна такси они смотрели на город, принимавший современный вид после воссоединения. Магазины, банки, рекламы бросались в глаза, но обновление города еще не было завершено, о чем свидетельствовали многочисленные леса на реставрируемых зданиях. Отель «Астория», расположенный неподалеку от вокзала, казалось, был на перепутье между стремлением к стандартам лучших западных отелей и тоской по гостиничному хозяйству для командированных партийных работников. Жиль согласился на короткую передышку для всех, чтобы можно было приготовиться к выходу, и назначил встречу в холле отеля через полчаса. В шесть часов все четверо встретились около администратора.