Архив Шевалье - Максим Теплый

– Для чего вы все это мне рассказываете, Николай Данилович?

– Да ладно, не прикидывайтесь простачком! Надо при помощи этих документов взять Беккера, как говорится, за вымя, и через него… – Куприн рассмеялся, почувствовав двусмысленность фразы. – Через Беккера, а не через вымя, разумеется, выйти на архив Шевалье! Парень, судя по всему, пользуется у старухи доверием. Вот и действуйте.

– Николай Данилович! Но это же самодеятельность какая-то! Вы же сами меня столько раз за это ругали! Разве нельзя это сделать… официально, что ли. Ну есть же специально обученные люди для такой работы. Почему я?

– Какие обученные люди? Вы с ума сошли! Давайте уж сразу автоматчиков направим для засады на эту квартиру, – саркастически заметил Куприн. – Представьте, что будет, если мы втянем в эту историю спецслужбы, посольство и «обученных людей», как вы изволили выразиться. А если утечка?! Если Беккер наши условия не примет? Это же сразу международный скандал! Высылка дипломатов! Санкции! А вы… Вы, Беркас Сергеевич, лицо частное. Вы же с ним почти друзья! По одному делу, можно сказать, проходили! – Куприн рассмеялся. – Подрались даже! С вас какой спрос? Всегда отопретесь, если что.

– Вы же сами меня исключением из партии пугали, Николай Данилович!

– За самоуправство – да, пугал! А теперь считайте, что партийное поручение вам даю! Выполните – ей-богу, буду ходатайствовать о том, чтобы вас поощрили и по партийной линии, и по служебной. Доцента вам вне очереди пробьем! А? Вперед, Беркас Сергеевич! Смерть нацистам! Архив будет наш, помяните мое слово!

– Все это выглядит как-то легкомысленно, что ли! Может быть, не надо, Николай Данилович?… – без всякой надежды промямлил Каленин.

– Хватит нюни распускать! – строго перебил его Куприн. – Ступайте подвиг совершать!

Он обрадовался неожиданно получившейся рифме и смягчился:

– Беркас Сергеевич! Ну постарайтесь, голубчик! У меня чутье… я верю: у вас получится!

Каленин обреченно вздохнул и неожиданно спросил:

– Как там в Москве? Я слышал, покушение на генсека было?

– Точно! – вполне жизнерадостно ответил Куприн. – Было покушение! Гранату в него кинула одна баба, но какой-то генерал на гранату успел грудью лечь и все осколки на себя принял. Новый посол вчера в деталях рассказывал эту жуткую историю. Он сам все видел, своими глазами.

– А как посол-то?

– Нормально… Бывший старший тренер краснодарской футбольной команды «Кубань», личный друг Беляева. Правда, иногда Германию с Австрией путает… Но это, в общем, фигня. Географии мы его обучим. Хуже то, что он немцам при встрече вместо «Гутен таг» «Хенде хох» говорит. А они шуток не понимают и обижаются… Но это мы со временем тоже поправим. А так мужик отличный!..

«Граждане судьи! Я все прекрасно понимаю! Поверьте, несмотря на безумность моих поступков, я абсолютно отдаю себе отчет в том, что намеревалась сделать и сделала. Я не видела иного выхода для себя! Я не знала, как еще могу выразить свой протест.

В моем уголовном деле есть материалы обыска, которому меня подвергли после ареста. В складках моего платья была обнаружена ампула с сильнодействующим ядом. И я действительно намеревалась, если не погибну от взрыва гранаты, покончить с собой. Но следователи оказались столь проворны, что лишили меня этой возможности.

Я должна объяснить вам мотивы моих странных поступков. Ибо меньше всего мне хочется выглядеть в глазах моего народа экзальтированной дурочкой, которая не ведает, что творит.

Начну с самого детства. Мой отец, Старосельский Илья Семенович, родился в 1923 году. Осенью 1941 года он принял боевое крещение под Москвой. Был тяжело ранен во время штыковой контратаки, в которую их, ополченцев-москвичей, бросил приехавший на передовую Маршал Советского Союза. К тому времени патроны у них уже кончились, а штыком против пулеметов… сами понимаете. Отец получил сквозное пулевое ранение правого легкого. Долго лежал в госпитале. Потом окончил курсы пулеметчиков и прошел командиром пулеметного расчета всю войну. Был еще дважды ранен… На фронте вступил в партию коммунистов.

Мать – в девичестве Гурьянова Мария Демидовна – была из семьи священнослужителей. С отцом она познакомилась в санатории, сразу после войны. Отец лечился от малокровия и дистрофии. Организм его как-то странно среагировал на демобилизацию из армии. Мне рассказывали, что так случалось со многими: на войне даже насморка не было, а возвращались, и умирали за два дня от случайной простуды.

Отец похудел на тридцать килограммов и практически не мог ходить от слабости. Мама вынянчила его, кормила с ложечки, бегала в соседнюю деревню за козьим молоком, хотя и сама была не совсем здорова – ей сделали сложную операцию, после которой и направили долечиваться в Крым.

В сорок девятом году арестовали моего деда – Гурьянова Демида Андреевича. Он, будучи православным священнослужителем, вступился за врача местной больницы, латыша по фамилии Сакс, которого обвинили в космополитизме и осудили на двадцать пять лет. Через неделю после ареста нам сообщили, что Гурьянов Д.А. скончался во время допроса от обострения хронического сердечного заболевания.

Мама потребовала выдать ей тело отца и медицинское заключение о причинах смерти. Ее пригласили на беседу к следователю, который вел дело деда, и там же арестовали как дочь врага народа.

Отец бросился в высокие кабинеты, чтобы объяснить: творится беззаконие и несправедливость. Он очень верил, что ему – фронтовику и коммунисту – не могут не поверить. Он даже сумел записаться на прием к первому секретарю Московского горкома партии Никите Хрущеву. Но к Хрущеву его не пустили…»

Председательствующий: «Вы не могли бы перейти к сути вопроса и рассказать нам про мотивы вашего преступления?»

Старосельская: «А я о них и рассказываю. Без истории моей семьи вам многое непонятно будет… Так вот, какой-то чин из горкома посоветовал отцу отречься от мамы, то есть от своей жены. Мол, все партийцы так делают, даже члены Политбюро. Отец не сдержался, полез в драку и нанес этому партийному работнику травму – одним словом, сильно повредил ухо. Почти оторвал. Кстати, фамилия этого партийца была Беляев – я об этом совсем недавно узнала. Его позже тоже посадили – как раз за то, что представил историю с моим отцом как обычную уголовку, а не разоблачил его как врага народа. Я слышала, что отец нашего генсека тоже при Сталине сидел! Но не выясняла, тот ли это Беляев…

Так, за неделю, в возрасте одного года я стала сиротой: мама на Колыме, отец в колонии как уголовник.

Меня забрали дальние родственники, но им было очень тяжело содержать и своих троих детей, и меня. Помаявшись пару месяцев, они отдали меня в дом малютки – в приют, другими словами…»

Председательствующий: «Гражданка Старосельская! Сколько нам еще слушать про ваше трудное детство?»