Прикосновение - Рустам Ибрагимович Ибрагимбеков

езжайте спокойно, конфетку сделаю из вашей квартиры». Позвал я Карлушу, брата своего…

Л е й т е н а н т. Тоже маляр?

А н д р е й. Не маляр, а альфрейщик седьмого разряда. Мы только кистью работаем, трафарет не признаем. Карлуша…

Л е й т е н а н т (прерывает). Слушай, знаю я эту историю: одну комнату закончили, и война началась, да?

А н д р е й. Да. Откуда вы знаете?

Л е й т е н а н т. Знаю. (Отвернувшись от Андрея, опять уставился в свод церкви — дал понять, что не расположен к беседе.)

А н д р е й. Ну откуда вы знаете? (Тоже разглядывает разрисованный свод.) У всех глаза одинаковые. (Подойдя к стене, он колупнул ее, затем запрыгал по церкви, издавая четкий цокающий звук своим кованым сапогом.)

Л е й т е н а н т (с плохо скрываемым раздражением). Ты можешь посидеть спокойно?

Андрей перестает прыгать и пытается опять завязать разговор.

А н д р е й. Там дом стоит с башнями, на этот… как его… замок похож.

Л е й т е н а н т. Где?

А н д р е й. Да с километр будет.

Л е й т е н а н т. Ну и что?

А н д р е й. Я сбегал туда, пока вы спали.

Л е й т е н а н т. Зачем? (Раздражается все больше и больше, непоседливость и болтливость Андрея выводят его из себя.)

А н д р е й. Просто. Посмотреть захотелось. (Ждет, что скажет лейтенант, но тот молчит, закрыв глаза.) Вы что, опять спать будете? (Пауза.) А чего вы злитесь? Чего в этом плохого? Заглянул туда — и назад. (Подходит к ящику, стоящему посреди залы.)

Л е й т е н а н т (только сейчас обращает внимание на ящик). А это еще что такое?

А н д р е й. Картины.

Л е й т е н а н т. Какие картины?

А н д р е й. Немецкие. Там еще три ящика остались. Увезти хотели, гады… заколотили в ящики, а погрузить не успели… (Осматривает ящик.) Сейчас я его расколочу и побегу за другими. Я пока только два притащил — второй тут, рядом… (Опираясь на винтовку, он скачет к двери; мелькнув в ее ярко солнечном прямоугольнике, ненадолго исчезает, затем появляется вновь; короткими, дергающимися рывками тащит за собой на веревке второй ящик с картинами. Ящику.) Ну что, скушал?.. Никуда не денешься. Цепляйся не цепляйся, все равно ничего не получится… Вот так, против силы не попрешь. (Напрягшись, перетаскивает ящик через порог и, не давая себе отдыха, волочит на середину залы.) Посмотрим, чего они наворовали. Небось хорошие картины, плохих они не воруют. (Лейтенанту.) Гляньте-ка, что тут написано…

Л е й т е н а н т (при всем нежелании вступать в разговор). Зачем ты их притащил сюда?

А н д р е й (озадаченно). Как зачем? Вы же любите картины!

Л е й т е н а н т. Ну и что?! Какое тебе дело до этих картин? Ты что, совсем сдурел?! На кой черт они сейчас нужны?! За ними же обязательно кто-нибудь припрется сюда…

Давно возникшее в лейтенанте раздражение наконец прорывается; он даже пытается приподняться на локте, но боль в груди останавливает его, лейтенант опять откидывается на спину…

А н д р е й (простодушно). Никто не припрется. Там никого не было. А чего они там пропадать будут? Не съедим же мы их. Посмотрим только. Может, и вправду хорошие… (Наклоняется к лейтенанту.) У вас бинт сбился… погодите… (Почти против желания лейтенанта поправляет повязку на его груди.) Вы не нервничайте. Вам нервничать нельзя. И не ерзайте. Сестра что сказала? Чтобы лежали спокойно. Недолго осталось. Завтра, точно, приедут за нами, а в госпитале вас быстро поставят на ноги. Вы даже не думайте об этом… Подумаешь, легкое задето. И с одним легким можно жить. Вон туберкулезники — совсем маленький кусочек у них там иногда остается, и то дышат… (Отходит к ящику, садится на пол.) А хотите, я вам расскажу, как я к войне подготовился? Еще не знал, что она будет, а уже морально был в полной боевой готовности. Физически тоже, конечно, но это давно, с детства. А вот морально… Хотите, расскажу? (Пауза.) Слышь? (Пауза.) Это вы правильно делаете, что молчите… Вам сейчас разговаривать вредно… А слушать можно… А еще лучше — поспите… Я вам буду рассказывать, а вы понемногу засните… Хорошо? (Пауза.) Ну, я начинаю… Лежал я как-то в больнице Семашко. Это самая большая больница в Баку. В хирургическом отделении. Шесть дней на спине держали, а на седьмой разрешили вставать. Мамка как раз у меня сидела, — проведать пришла, — помогла мне, и вышли мы с ней на балкон. Там такой длинный, во всю палату, балкон был, пол из плит таметных, такие в ванных кладут, в шашечку. Настроение у меня было паршивое: история там у меня одна случилась, ерунда вроде, а впервые в жизни чувствую — неинтересно жить дальше, будто все уже было и ничего нового не случится, одно и то же будет, как колесо, крутиться перед глазами. А все потому, что из-за этой истории понял я свои возможности в жизни и место, которое мне в ней отведено. (Вдруг весело.) Да нет, вы не думайте, вообще-то я оптимист. (Радостно смеется.) Но, наверное, у каждого бывает такой момент, когда вдруг понимаешь, что из тебя получилось, не замечаешь, не замечаешь этого — и вдруг раз, и все ясно: ровно столько и ни грамма больше… Да, выхожу я на балкон и смотрю — парень на лежаке деревянном загорает. Повернулся себе на бок, руку поднял, чтобы загар везде ровным получился, и книжку читает. А у самого ног нет, вот такие культи из живота торчат, как колбаски маленькие. Маме даже дурно моей стало. Я с ним, значит, разговариваю, а сам думаю: ну как он теперь жить будет, бедняга? А он лежит себе загорает… Оказалось, что двадцать лет ему всего, только что окончил военное училище и получил младшего лейтенанта. Как раз выпил после последнего экзамена с друзьями и, когда домой возвращался, попал под электричку — обе ноги разом… Рассказывает мне все, а сам улыбается. Мне за него страшно, а он улыбается, грустная такая улыбка, но — все равно улыбается… Мол, что поделаешь, друг, плохо, но жить все равно надо, другой-то жизни у нас нет, одна, не поменяешь ее и другому не отдашь! И так эта мысль дошла до меня тогда, что понял я: как бы плохо ни было, все равно хорошо уже то, что живешь; хорошо потому, что при всяких трудностях нет-нет да какая-нибудь радость тебе выпадет. А тут как раз война началась. И оказался я к ней отлично морально подготовленный. (Смеется. Ухватившись за ящик с картинами, поднимается на ноги, подходит к лейтенанту, нагибается над ним.) Вы спите?

Л е й т е н а н т (после паузы). Нет.

А н д р е й. Может, картины посмотрим?

Л е й т е н а н т. Оставь меня в покое.

А н д р е й. Я вам мешать не буду. Я только развешу их, а вы сами смотрите. Я же знаю, вы любите картины. Мне говорили…

Л е й т е н а н т (не сразу). Что тебе говорили?

А н д р е й. Я все про вас знаю… Я же для