Записка Анке - Николай Шпанов

— Я с вами, господин Князев, хочу говорить в последний раз по–хорошему. Расскажите–ка точно — скоро ли то мес…

Но Михайло не дал договорить. Беззаботно махнул рукой:

— Это, небось, сызнова насчет мелкоскопного стекла- то? Не стоит беспокоиться, мистер, все будет в порядке.

— Значит, вы согласны? — обрадованно придвинулся Зуль.

— Не знаю, насчет чего вы это… жилу–то эту мили две уже, как проехали… Шли бы спать, мистер профессор.

Михайло хмыкнул в бороду и натянул капюшон.

Зуль медленно пошел к своей палатке. Но в нее не вошел. Сел на сани и задумчиво стал крутить пальцами бороду. В первый раз пальцы дрожали.

Подумавши, Зуль встал. Распаковал мешок на санях. Достал из него несколько колышков с приделанными к ним маленькими дощечками. На манер тех, что бывают в ботанических садах. Сунул в карман нож.

Долго и внимательно изучал горизонт. Приглядываясь к оставленным на каменистом грунте слабым следам саней и сапог, пошел туда, откуда два часа назад пришел вместе с караваном.

Над кучей свернувшихся клубками собак приподнялась меховой горой фигура. Из–под надвинутого на лицо капюшона человек повел путанными черно–седыми космами бороды в сторону удаляющегося ровными шагами доцента. И снова опустился.

В привычки Хансена не входило волнение, и все–таки ему трудно было не выказать своего беспокойства. Наскоро позавтракав, он захватил самый сильный бинокль и пошел к высокому каменистому гребню, нависшему над лагерем. Но сколько ни глядел, не нашел ничего, похожего на человека. Когда вернулся к стоянке, палаток уже не было. Все было уложено и плотно увязано на санях. Люди оживленно обсуждали происшествие.

Илья Вылка спокойно курил, лежа перед мордами головной упряжки.

Михайло суетился, перебегая от одних саней к другим. Внимательно оглядывал собак. Щупал шлейки. Тряс сани. Видел Хансена, спускающегося с гребня, но не подошел к старику. Издали только прислушался, как Фритьоф говорил:

— Не можем же мы, господа, бросить его здесь… Придется еще подождать, потом предпримем поиски… Право, это так странно.

Михайло выпрямился и сгреб в кулак черноседые лохмы бороды. Бросив хорей, подошел к остальным:

— Вот что я скажу… Я вроде как, ночью вставамщи, видел профессора Зуля…

От неожиданности все вскочили. Хансен схватил Князева за рукав.

— Уходил он будто из лагеря, — пробурчал проводник.

Хансен радостно оживился:

— Он был одет?

— Полностью, по–походному, — уверенно подтвердил Михайло.

— А направление? Куда же он пошел?

Михайло внимательно огляделся, точно прикидывая:

— Вон туды.

И нерешительно прибавил:

— Так мне сдается.

Но этого уже никто не слышал. У Хансена на лице заиграли морщинки:

— Так ведь это же, господа, то направление, куда нам нужно идти… Значит, он просто пошел вперед… Только странно: ничего не сказать. Такой опытный человек…

— Вообще в нем в последнее время стало много странностей, — скептически заявил кто–то из спутников.

— Итак, господа? — Хансен вопросительно обвел всех взглядом.

— По–моему, идти, — твердо сказал Билькинс. — Господин Зуль — не ребенок.

— Я предоставляю это вашему усмотрению, — сказал Хансен. — Кто за то, чтобы двигаться в направлении, указанном проводником?

Почти все присутствующие подняли руки.

6. ЗУЛЬ?

По мере движения на юго–восток каменистые гряды делались выше и обрывистей. Канавки промоин резали склоны. Круглый камень, вроде гальки, навален по руслам ручейков. На вершинах порода стала выветренной и слабой.

Только в глубоких, как щели, падях серел талый снег.

Тащить сани по каменьям стало невмоготу. Часть грузов сняли и распределили по рюкзакам. Облегченные санки подпирали по очереди. Вылка нещадно кричал на собак, до пота орудуя хореем. Михайло изредка сочно ругался.

Про Зуля забыли. Только Хансен с каждой горушки поглядывал в бинокль. Сокрушенно покачивал головой, пряча цейсс. Зуля нигде не было видно.

К полудню стали просить передышки. Но Хансен решил дотянуть до лежащего в полукилометре гребня, выдающегося над всеми окружающими холмами двумя горбатыми вершинами.

Шли с трудом. Только то и прельщало, что, перевалив через гребень, скроются от свежего северного ветра, тянувшего в спину. Томились желанием отдыха. Вероятно, за ветром можно даже сбросить мех. Поваляться налегке в фуфайке.

Первым дошел Хансен. Остановился на гребне и ахнул. Даже забыл в цейсс поискать Зуля. За ним вылез со своей нартой Вылка. И присел рядом с заскулившей сворой, восторженно шлепая себя по ляжкам.

Перспективу перекрывал еще один небольшой гребешок. Но уже и сейчас была ясно видна часть просторной долины, сжатой по равностороннему треугольнику крутыми скатами высоких холмов. Под их защитой, озолоченные солнцем, ярко рыжели лишайники. Дальше тускло серебрился шероховатой поверхностью мох и между его пятнами колосились узкие кромки зеленой травы. Припущенные сверху белыми помпонами, ярко голубели крошечные кустики незабудки.

Люди подходили от подошвы холма и впивались в неожиданную картину.

Без просьб и понуканий поспешно стали спускаться в долину. Почти на руках несли сани. Вылка только посвистывал.

Но перейти за последнюю маленькую грядку все–таки не хватило сил. Задневали перед этим препятствием. С наслаждением валялись на шершавом ковре лишайников, подставляя солнцу обветренные красные лица. Немец–ботаник забыл про еду, лихорадочно собирая образцы растений.

Разомлевшие от непривычного безветренного тепла и покоя, дремали, окунувшись в тишину. Лежали, пока, как угорелый, не сорвался с места зоолог с восторженным криком: «Держите, держите!». Пробежал несколько шагов и стал остервенело рыть руками размельченный шифер.

Оказался лемминг. Все приняли участие в его поимке.

Но так и не поймали. Помешали собаки, сорвавшиеся неожиданно с места и опрометью, громыхая санями, бросившиеся к крайней гряде. Однако груз им оказался не под силу. Остановились. Вся упряжка, мечась и путая постромки, принялась остервенело лаять в сторону ближайшего холма.

На гребне стоял человек.

Приставив руку козырьком, глядел на расположившийся лагерем караван.

Увидев его, Хансен вскочил и радостно крикнул:

— Вот, наконец, и он!

Приветственно махая рукой, Хансен широко шагал к холму.