Легенды и были старого Кронштадта - Владимир Виленович Шигин

Команда «Фершампенуаза» сгрудилась на русленях, баке и юте корабля. Там тоже стоически ждали команды спасаться, молча, без ропота и криков, как и положено дисциплинированной и вымуштрованной команде. А огонь меж тем уже подступал к ним со всех сторон. Кое-как защищаясь от него рукавами и поворачиваясь спинами, матросы и офицеры все еще ждали приказа. Но они не просто ждали, сбившись в толпу. ОНИ ДЕРЖАЛИ СТРОЙ!

Неизвестно, что в эти драгоценные минуты думал контр-адмирал Платтер, на что он еще надеялся, но никаких команд на эвакуацию по-прежнему не давалось. Впоследствии расследование обстоятельств гибели «Фершампенуаза» подтвердит, что НИ ОДИН из матросов и офицеров корабля так и не покинул своего корабля без команды.

Через сто с лишним лет точно так же, как и контр-адмирал Платтер, поведет себя в почти аналогичной ситуации и командующий Черноморским флотом вице-адмирал Пархоменко. Когда он до последнего момента будет оттягивать подачу команды на спасение выстроенных на верхней палубе матросов уже начавшего переворачиваться в Севастопольской бухте линейного корабля «Новороссийск». Та современная черноморская трагедия, вызванная ступором либо самоуверенностью командующего, обошлась более чем в шесть сотен человеческих жизней. Увы, к большому сожалению, наша собственная история ничему нас не учит, и каждое поколение, пройдя весь путь проб и ошибок, крови и напрасных жертв, начинает сызнова…

…Наконец, когда огонь уже начал охватывать крайние шеренги и люди начали гореть (все еще пытаясь держать строй!) Платтер наконец-то понял, что дальнейшее промедление смерти подобно. Только тогда он вяло махнул рукой:

— Всем спасаться!

Офицеры, репетуя, кричали, срывая голоса:

— Ребята! Всем разом не прыгать, друг дружку подавите! Бросаемся в воду пошереножно!

Но это было уже слишком! Терпение матросов кончилось, и в воду они бросались, спасаясь от обжигающего пламени, уже толпой. Многие летели в воду помимо их воли, подпираемые стоявшими сзади. Так был сброшен в воду и чудом остался жив лейтенант Богданов. Те, кто не умел плавать, после падения больше на поверхность уже не всплывали. К борту «Фершампенуаза» со всех сторон устремились шлюпки, на которые стали подбирать плавающих. Увы, как выяснилось впоследствии, спасти удалось далеко не всех. При оставлении корабля погибло сорок восемь человек. Среди них оказался и подполковник корпуса флотских штурманов Вансурин. Впоследствии очевидцы утверждали, что подполковник погиб из-за того, что прихватил с собой все скопленные за трехгодичное заграничное плавание деньги. Они-то, мол, его на дно и утянули…

Командир «Фершампенуаза» капитан-лейтенант Барташевич в момент оставления корабля командой находился на баке. Верный традициям русского морского офицерства и букве Петровского устава, он оставлять гибнущий корабль не торопился, помня о том, что командир должен уйти последним Подбадривая прыгавших в воду, Барташевич следил, насколько это было возможно, за тем, чтобы все успели покинуть «Фершампенуаз». Только тогда, когда на баке не осталось ни одного матроса, Барташевич спустился по канату на висевший у левой скулы якорь, а затем уже с него «солдатиком» сиганул в море, после чего почти сразу же был подобран ближайшей шлюпкой. В этой же шлюпке к тому времени уже находилось с десяток спасенных матросов во главе с лейтенантом Шанцем.

Что касается самого контр-адмирала Платтера, то он в самый последний момент вдруг вспомнил о лекаре и боцманмате, которым сразу же по прибытии на корабль приказал находиться в своем салоне для приема и первичной обработки обгоревших. Не получив соответствующего приказа, ни лекарь, ни боцманмат не посчитали себя вправе покинуть свой боевой пост, так и оставшись там Адмиральский салон располагался в самой корме корабля и был уже отрезан пожаром Возможно, кто-то другой предпочел бы в такую минуту думать уже исключительно о себе. Но Платтер был человеком чести, да и к тому же неробкого десятка, а потому вместо того, чтобы спасаться, контр-адмирал бросился вниз в свой салон по трапу. Во флагманский салон он прорвался каким-то чудом, сбивая с себя пламя и изрядно обгорев. Обратно оттуда выбраться было уже невозможно, так как за бежавшим по трапам контр-адмиралом сразу же рушились прогоревшие балки. Весь входной тамбур был тоже объят пламенем.

— Чего ждем? — прокричал вбежавший в салон Платтер.

— Приказа! — невозмутимо ответил лекарь Корнелиус.

— Теперь, кажется, вы его дождались! — прорычал Платтер.

Лекарь и боцманмат помогли ему сбить пламя с тлевшего сюртука. Теперь в огненной ловушке их было уже трое. А огонь уже лизал двери флагманского салона, наполняя его удушающим дымом Теперь дорога была каждая секунда. Контр-адмирал Платтер в этой критической ситуации, впрочем, ни головы, ни самообладания не потерял.

— Делай как я! — прокричал он своим сотоварищам по несчастью.

В несколько ударов сапог они дружно вышибли раму кормового окна. Затем все втроем бросились через окно и, уцепившись за свисавшие вниз шлюпочные тали, повисли на них. А внутри адмиральского салона уже бушевало пламя. Его языки вырывались через разбитое окно, обдавая висевших людей пеплом сгоревшего дерева и искрами. На удачно подвернувшихся талях контр-адмирал с лекарем и боцманматом провисели до тех пор, пока их не сняла подошедшая к корме «Фершампенуаза» шлюпка.

Небезынтересные воспоминания написал об обстоятельствах этой трагедии и тогдашний лейтенант Иван Шанц, впоследствии ставший адмиралом и оставивший значительный след в истории нашего флота периода перехода его от парусных кораблей к первым броненосцам-мониторам. Спустя несколько десятилетий в журнале «Морской сборник» адмирал Иван Иванович фон Шанц опубликовал свои записки: «Последними оставили корабль я и корабельный кузнец. Находясь на кубрике для тушения пожара, я упал в обморок и г. Тибардин, стараясь привести меня в чувство, сорвал с меня сюртук и обливал меня водою. Придя в память и снова бросившись в огонь, я забыл о сюртуке, потому что и без него было очень жарко.

Когда корабль был уже на мели и кормою к ветру, а пламя охватило все батареи, я очутился на гальюне с помянутым кузнецом и матросом (фамилии коих, к сожалению не упомню). Пламя, достигшее уже до дверей, ведущих из палубы на гальюн, обдавало нас невыносимым жаром. Будучи в одной мокрой рубашке, я чувствовал с другой стороны сильный холод от ветра.

Находясь в таком положении, я сказал матросу:

— Братец мой, у дверей капитанской каюты под склянками висит мой новый фризовый сюртук. Попробуй-ка, не достанешь ли его?

— Но ведь там все в огне! — отвечал матрос.

— Ничего! — возразил кузнец — Ведь Иван Иванович перемерз до смерти! Шлюпки же нет и броситься в воду нельзя! Утонем, как все остальные дураки, которые на это решились. Ступай же с Богом!

Сказав