Соули. Девушка из грез - Анна Гаврилова

Во всем этом только один плюс был – меня не трогали. Я молча поливала блинчики сиропом, чинно разделывала полученный кулинарный изыск при помощи ножа и вилки и неспешно глотала румяные кусочки. Ну и про чай не забывала.

Когда увидела донышко третьей по счету чашки, поняла, что больше не выдержу, и попыталась улизнуть, сославшись на необходимость закончить вышивку. Но мама одарила таким взглядом, что я буквально приросла к стулу. А Райлен в свою очередь повернулся, улыбнулся и сказал:

– Простите, госпожа Соули, вам, наверное, скучно…

Я бросила быстрый взгляд на сестренок – им было куда скучней. Мила методично вонзала вилку в блинчик с единственной целью – увеличить количество дырочек, а Лина хмуро за этим процессом наблюдала.

– Кровь оборотней, – виновато прошептала я.

– Да, конечно, – столь же тихо отозвался Райлен. И спросил уже нормальным голосом: – Госпожа Далира, могу я взглянуть на ваш цветник? Я знаю пару заклинаний, которые способны взбодрить любое растение. Возможно, черные ирисы все-таки расцветут…

– Черные ирисы? – встрепенулась Мила.

– Да, черные ирисы, – посылая сестре испепеляющий взгляд, сказала я.

Увы, близняшки в цветнике бывали куда чаще папы и про отсутствие черных ирисов знали прекрасно. Собственно, именно они настаивали на покупке этой редкости, а мы с мамой каприз не одобрили и денег не дали.

– Так ведь у нас… – начала было Лина.

– Не цветут! – включилась в игру мамулечка.

– А… Ах да! – пробормотала старшенькая.

– Не цветут, – поддержала младшенькая. И, обрадованная тем, что их с Милой тоже к беседе приобщили, добавила: – А когда вы с Соули в цветник сходить успели? Вы же после того, как из кладовки выбрались, сразу сюда пошли.

В столовой повисла тишина. Такая абсолютная-абсолютная… можно даже сказать, полная.

– Лина, ты что-то путаешь, – строго произнесла госпожа Далира. – Мы с Соули из цветника сразу сюда пошли.

– Да нет, – встряла Мила, – не путает! Мы же тогда еще подумали – что вам в той кладовке понадобиться могло. Там ведь одни швабры!

– Швабры? – глухо переспросил отец. – И где же в нашем доме такая кладовка?

Мила нахмурилась, а потом… потом опустила глаза и покраснела. До Лины тоже дошло – на минуту позже, но все-таки.

– Я жду! – напомнил господин Анрис.

Мы с мамулечкой переглянулись и начали медленно умирать от смущения.

– Рядом с твоим кабинетом, – наконец призналась Мила.

В этот раз молчание длилось куда дольше и было ну очень красноречивым.

– Соули, проводи господина Райлена в цветник, – сказал папа. Голос прозвучал ровно. Вернее, слишком ровно. – Покажи ему эти, как их…

– Ирисы, – подсказал маг.

– Да, да… ирисы.

Я покорно встала, присела в положенном реверансе и, стараясь не думать о происходящем, поспешила к выходу. Тяжелый стук каблуков подсказывал – Райлен не отстает.

За спиной кто-то на кого-то шикнул, потом рыкнул, а когда я оказалась на пороге, мамин голосок скомандовал:

– И еще парк покажи! И родовое кладбище! У нас же там недавно та-акое было…

– Какое такое? – тут же откликнулся Райлен.

– О! – радостно воскликнула мамулечка. – Вот Соули и расскажет. Правда, детка?

– Конечно… – пробормотала я. – Обязательно…

Обязательно расскажу! И покажу! И… и все, что скажете, сделаю. А потом поймаю этих желтоглазых дурынд и такую трепку устрою, что тетушка Тьяна после меня святой покажется!

В цветник, который примыкал к западному крылу дома, мы не пошли. Райлен не захотел – просто взял под локоток и повел к парку. А я не нашла ни слов, ни сил, чтобы воспротивиться. Весь мой запас прочности уходил на то, чтобы погасить проклятый румянец и хоть как-то передвигать ноги.

Едва ступили под сень деревьев, маг ускорил шаг. Мне тоже пришлось поспешать – просто других вариантов не было, держал слишком крепко. Когда пересекли вторую парковую дорожку, я решилась тихонечко пискнуть, чтобы привлечь внимание не в меру быстрого кавалера. Тот сразу сообразил, что к чему, но вместо того, чтобы остановиться, подхватил на руки и уверенно двинулся дальше.

Я эту наглость стерпела, причем молча. Просто спорить с мужчиной, у которого желваки на щеках гуляют, глупо. По крайней мере, сентиментальные романы не рекомендуют. А вот рекомендации этикета, который запрещает прижиматься к мужской груди и обвивать руками шею, мне отчего-то не вспомнились.

О Богиня! За что мне это все?!

Пока я терзалась нехорошими мыслями и отчаянно пыталась задушить стыд, Райлен пересек парк и отворил ажурную калитку родового кладбища. За высокой живой изгородью царили тишина и покой. Трава блестела от росы, строгие надгробные камни напоминали о бренности бытия и скоротечности жизни.

Увы, прочувствовать философию кладбища до конца не успела. Меня осторожно поставили на ноги и, отступив на шаг, сказали хрипло:

– Госпожа Соули…

– Господин Райлен… – потупившись, пробормотала я. Румянец, который так и не удалось побороть, вспыхнул с новой силой.

– Госпожа Соули… вы ведь слышали разговор с вашим батюшкой?

Врать не имело смыла. Я кивнула, отчетливо понимая – еще чуть-чуть и взаправду со стыда сгорю.

– В таком случае… позвольте задать еще один вопрос. Как вы ко мне относитесь?

О нет! Только не это! Я закусила губу в отчаянной надежде услышать: «Ладно, госпожа Соули, можете не отвечать». Но Райлен был невероятно серьезен и решителен.

– Госпожа Соули? – выждав минуту, позвал маг.

Я окончательно растерялась, а он подошел вплотную, обвил рукой талию и шепнул:

– Госпожа Соули, ну хотя бы взгляните на меня…

Нет. Не могу. Я и так на грани обморока.

Горячие пальцы коснулись подбородка, и мне все-таки пришлось поднять глаза на беспринципного типа, который решил во что бы то ни стало добиться ответа. Голова закружилась, коленки задрожали, сердечко подпрыгнуло и заныло.

– Как вы ко мне относитесь, госпожа Соули? Только честно…

– Хорошо… Хорошо я к вам отношусь, господин Райлен.

Кажется, брюнета ответ не устроил. Он напрягся. Губы сжались в тонкую линию, в глубине черных глаз вспыхнуло пламя.

– Госпожа Соули… – прошептал маг, и… и прежде чем успела сообразить, что происходит, наклонился и коснулся губами губ.

О Богиня!

Мне бы воспротивиться, вспомнить о волшебной силе коленки и отрезвляющем ударе в челюсть, но… сопротивляться почему-то не хотелось, даже наоборот. Хотелось прижаться тесней и ощущать жар его губ всю оставшуюся жизнь. И целовать в ответ, и гореть вместе с ним… и умереть в один день от неистового, неудержимого счастья.