Источник счастья. Небо над бездной - Полина Дашкова

— Феликс? Бросьте. Он сам по уши в этом.

Официант принес тарелки с отбивными. Радек глотнул ещеконьяку и стал жадно, неопрятно есть. Федору показалось, что он пытается вместес куском мяса проглотить сказанные слова. «По уши в этом». Речь шла огерманских деньгах.

«Тоже мне, великая тайна, — подумал Федор, — и Ленин в этом,и Троцкий, и Бухарин, и Зиновьев с Каменевым. У каждого из большевистскойверхушки есть счет в швейцарском банке, на котором деньги германского генштаба.Номера, даты, суммы зафиксированы с немецкой пунктуальностью. Если уж говоритьо „Черной книге“, то она существует там, в Германии, и будет сохранена дляпотомков. При чем здесь Бокий?»

— Вообще Феликс странный человек, — промычал Радек с набитымртом, — собирался пойти в ксендзы, а стал рыцарем революции. Корчит из себя скромника,аскета и требует, чтобы другие в этом ему подыгрывали. Иезуит, — Радек дожевал,поднял бровь, скривил рот, и лицо его приобрело карикатурно мефистофельскоевыражение. — Я бы господ с церковным прошлым к революции близко не подпускал.

— Сталин учился в Духовной семинарии, — заметил Федор.

— Ай, бросьте, — он допил коньяк и тут же налил себе еще изграфинчика. — Кто такой Коба? Товарищ Картотекин. Плебей, серость. Конечно,некоторые амбиции у него имеются, он ползет вверх по бюрократической лестнице сплебейским тупым упорством. Но вряд ли достигнет высот. А свининка хороша, несоврал Николаша. — Радек притронулся салфеткой к губам, отодвинул тарелку,принялся вытряхивать свою трубку. — Между прочим, эти два несостоявшихся попа,католический и православный, Феликс и Коба, отлично спелись, сплотились, хотяодин потомственный польский аристократ, другой сын кавказского сапожника,пьяницы.

— Какое это имеет значение? — спросил Федор и тоже отодвинулпустую тарелку. — Аристократ, плебей. Вы же убежденный коммунист, разве для васважно происхождение?

— Сами-то, небось, из дворян? — Радек прищурился и погрозилФедору пальцем.

— Ошибаетесь. Моя мать была прачка, отец неизвестен.

— Неизвестен? Так это же здорово! Это дает безграничныевозможности. Вдруг князек? Или граф? Или барон остзейский?

— Ну, это вы загнули. Для остзейского барона я слишкомбрюнет. А что касается папаши, самый благородный из всех возможных — трактирщикСтепан, мещанского сословия. Другие кандидаты — извозчик Андрей, дворник Пахоми далее вниз по социальной лестнице. Слушайте, а вас правда всерьез волнует этамелодраматическая тема? Тайна рождения, благородный отец. Увлекаетесьсинематографом?

— Ничего мелодраматического тут нет. А вы врете. У васдворянское происхождение на лбу написано. И руки вовсе не мужицкие. Породу неспрячешь. Да кто бы подпустил вас к Старику так близко, будь вы сын прачки?

— Думаете, основатель первого в мире пролетарскогогосударства такой же сноб, как вы?

— Не думаю. Знаю, — Радек оскалил прокуренные гнилые зубы. —Только это не снобизм, а здравый смысл. Наследственность, кровь предков, памятькрови — вот что формирует человека.

— Неужели? Ну, а как быть с великим прозрением Маркса, чточеловек — продукт социальной среды?

— Маркс был убежденным дарвинистом, считал человекапродуктом естественного отбора, да и вообще все это не важно. Революция —великий евгенический акт, попытка улучшить стадо путем ускорения естественногоотбора. Слабые должны исчезнуть, очистить пространство для новой, сильной,совершенной особи. Евгеника — вот что изменит лицо мира в двадцатом веке.

— Изменит. Превратит лицо в морду, — пробормотал Федор изакурил.

— Ого, да вы контрреволюционер, — Радек пьяно, громкозахохотал, похлопал Федора по плечу, — хорошо живете, не научились еще держатьязык за зубами.

— Вы тоже много лишнего болтаете, Карл Бернгардович.

— А я вас проверял, — Радек перестал смеяться, уставился наФедора воспаленными злыми глазами, — мне поручено вас проверить.

— Кем?

— Ха-ха! Так сразу и скажу! Надолго вы едете в Берлин?

— Зависит от разных обстоятельств.

— Отличный ответ. Если я попрошу уточнить, от каких именнообстоятельств, вы что-нибудь умное соврете. Так вот, не утруждайтесь. Мнеизвестно, что посланы вы вовсе не за микстурами и клистирами, то есть не толькоза этим.

— Интересно, за чем же, по вашему?

— Бросьте паясничать. Слушайте. Человек, с которым вывстретитесь, может передать вам кое-что важное, лично для Старика. Устнаяинформация либо документ. Вы должны позвонить в Берлине по номеру, который яназову, попросить к телефону фрейлейн Марту, сказать, что материал у вас. Далеесделаете то, что прикажет вам фрейлейн.

Федор вздохнул, покачал головой.

— Карл Бернгардович, вы все-таки любите кинодрамы, любитестрастно. Вымышленные романтические сюжеты туманят вам голову, вы путаете их среальностью.

Официант принес чай. Радек принялся разжигать свою трубку.Когда официант отошел, а трубка задымилась, он произнес тихо, сквозь зубы:

— Если звонить не станете, попытаетесь ускользнуть, васубьют. Газеты напишут об очередном злодеянии белоэмигрантов.

— Газеты напишут, — кивнул Федор, — но Старик не поверит. ИБокий не поверит. Я далек от политики. Кому нужен скромный лекарь?

— А вас убьют не по политическим мотивам. По личным.Господин Данилов специально пришлет своего человека в Берлин, это ему несложно, он теперь генерал, один из лидеров тайной белогвардейской организацииЛП. «Ледовый поход». Он белый генерал, а вы, чекист Агапкин, сожительствуете сего женой.

Вуду-Шамбальск, 2007

Соню разбудил шум снегоуборочной машины. Вьюга утихла.Светало. На ночь она оставила окно открытым, спальня выстудилась, на подоконникнамело плоский волнистый сугробик. Минут десять Соня лежала, натянув доподбородка пуховое одеяло, не решалась вылезти, плохо понимала, где находится ипочему так холодно.

Над кроватью висела гигантская хрустальная люстра. Подвескитаинственно сияли и позванивали то ли от ветра из окна, то ли оттого, чтонаверху кто-то ходил. Справа возвышалась фаянсовая ванна на львиных лапах, заней зеркальный шкаф. Слева высокий трельяж в толстой золоченой раме. Зеркалабыли расположены по обеим сторонам комнаты таким образом, что отражались друг вдруге, образуя бесконечный серебристый лабиринт.

Зазвонил телефон, словно кто-то специально ждал, когда онапроснется. Кто-то оказался Димой.