С тобой мне не страшно - Екатерина Островская

Молодой человек кивнул и посмотрел за окно салона.

— Ладно, я, пожалуй, поеду. Мой совет: возвращайтесь-ка лучше в свой реабилитационный центр. Там вы будете в безопасности… Надеюсь.

Он вышел из автомобиля, открыл дверь перед Рыскиным и даже подал ему руку, проводил до профессорской машины и отдал ключ от замка зажигания.

— Отдохните от всей этой суеты. Отключите телефон, электронную почту тоже не проверяйте. Просто ждите, когда все закончится.

— Что закончится? — не понял Рыскин.

Молодой человек не ответил, вернулся в свой автомобиль и тут же уехал. Григорий Борисович посмотрел по сторонам: над зонтиками борщевика пролетели две сороки. Они опустились на дорогу перед машиной и поскакали по своим делам. Рыскин достал из кармана мобильный телефон, набрал номер.

— У меня неприятности, — произнес он, — на меня вышли люди Михеева. Только что со мной имел беседу молодой, но очень наглый тип. Пытался запугать, а потому проговаривался. Я сделал вывод, что они кое о чем уже догадываются… А это несложно было сделать: они почту мою проверили. Не удивлюсь, если и телефон мой на прослушке.

— Какого черта ты тогда звонишь, старый маразматик? Ты вообще где?

— В километре от реабилитационного центра.

— Доезжай до речки. Сразу за мостиком сворачивай в лес. Там почти колею рыболовы накатали. Заедешь в лес, чтобы не светиться на трассе, и жди. Я скоро подскочу.

Григорий Борисович сделал все, что ему приказали, хотя особого желания играть в прятки не было. Свернул в лес и остановился метрах в двадцати от дороги. Рыскин просидел в машине больше часа. За все это время к реабилитационному центру прошел грузовой микроавтобус, который привозит продукты, а в обратную сторону — «Нива» с бортовой надписью «Охранное предприятие «Клин» и все тот же микроавтобус. Сидеть без движения было скучно, но самым удивительным было то, что Рыскину никто не звонил. Григорий Борисович вдруг подумал, а нужен ли он вообще кому-нибудь в этой жизни. Специальность и работа не в счет, в своей профессии он незаменим. Хотя… Не будь его, кто-то другой оказался бы успешным и популярным — считался бы непререкаемым авторитетом, вел свою программу на телевидении и с невозмутимым видом нес какую-нибудь чушь. Рыскин попытался представить, кто из коллег мог бы достичь его высот, но тут же усмехнулся тому, что это его вообще может интересовать. Пока есть он, Рыскин, и рядом никого быть не может. А когда его не станет…

Григорий Борисович вышел из автомобиля и, разминая ноги, направился к речке. Темная вода стремилась к мосту, речка была удивительно узкой. Прежде, проезжая к своей клинике, Григорий Борисович не обращал на эту речушку внимания — бросал иногда взгляд, и тогда русло казалось ему шире. Теперь, глядя из леса, он понял, почему река обмелела: бобры построили здесь, неподалеку от трассы, свою плотину. Выше по течению река была спокойной и достаточно широкой; вода поднималась по самый берег, почти к ногам профессора. Осторожных бобров видно не было. Вероятно, они прятались в своих норах или на дне глубокого водоема.

Сколько продержится эта плотина, поднимая уровень реки все выше, превращая вытекающий из нее поток в узенький ручеек? Вот так и человек, каким бы глубоким он ни был, — что оставляет после себя? Рыскин подумал об этом и вздохнул. Что останется после него? Книги, статьи, конспекты лекций, преданные последователи и благодарные пациенты? Чушь все это! Тогда зачем он здесь?

Странно, конечно, что не звонит телефон — неужели он, уважаемый специалист, профессор, основатель целого научного направления, никому не нужен?

Рыскин повернулся, чтобы вернуться к своему автомобилю. И вздрогнул от неожиданности: рядом с ним стоял человек — тот, которого он ждал.

— У вас дурацкая привычка — оставлять ключ в замке зажигания, — заметил подошедший и приветливо улыбнулся. — Чего от вас хочет Михеев?

— Они предполагают, что ухудшение здоровья Вареньки связано с применением лекарства, которое я ей назначил.

— Вы их переубедили?

Григорий Борисович пожал плечами:

— Ну, ведь это и в самом деле не так. Вернее, дело не только в препарате…

Человек посмотрел по сторонам:

— О чем еще с вами говорили? Запугивали?

— Сказали, что надо сидеть тихо и ждать, когда все закончится.

Его собеседник кивнул и посмотрел за плечо Рыскина.

— Неужели плотина? Бобры постарались? Пойдем посмотрим!

А куда идти? Они и так стояли почти у самой воды. И все-таки Рыскин послушно шагнул к самому краю. Выстрела он не услышал. Что-то огромное и тяжелое ударило его в затылок, разрывая сознание и бросая в темные волны вечности.

— Ну вот и сиди здесь, пока все не кончится, — сказал оставшийся на берегу человек.

Он размахнулся и бросил пистолет в воду. Потом вернулся к автомобилю профессора, сел за руль, выехал на дорогу. Добравшись до трассы, свернул на нее и поехал в сторону от Войкова. Ехал недолго, свернул в сосновый лесок, где уже стоял другой автомобиль.

Прежде Варя думала, что работа над фильмом — это постоянный праздник. Но со стороны процесс выглядел почти буднично. Перед началом съемки Томтит объяснял смысл каждого эпизода, ставил задачу, иногда показывал, как надо пройти, как повернуть голову, и звездный состав его внимательно слушал. Том был занят почти во всех эпизодах, поэтому постоянно бегал к мониторам и отсматривал только что снятый материал. Редко, когда оставался доволен, чаще командовал: «Еще раз! Потому что Сьюзен в очередной раз изображает сорокалетнюю Джульетту». Гриффин доставалось больше всех, но она не обижалась. После очередного дубля Хейли наконец кричал: «Теперь то, что надо! Сьюзен, ты просто молодец! Вивьен Ли рядом с тобой просто отдыхает!» Настю Кардаш он не ругал и даже замечаний не делал. Иногда показывал ей поднятый кверху большой палец. К Насте вообще вся группа относилась с трепетной нежностью.

Однажды вечером, за ужином, оскароносный Дени Джонс, дождавшись, когда Настя выйдет из комнаты, сказал всем, но, очевидно, специально для Вари:

— Эта девочка — штучный товар. Она не для Голливуда. Там ее съедят.

И посмотрел на Томтита. Тот кивнул, очень быстро, словно боясь выдать свое истинное отношение к молодой актрисе.

Дени Джонсу было за пятьдесят. В Голливуде он считался одним из самых высокооплачиваемых актеров. И самых востребованных. Дени выпивал, и компания ему для этого была не нужна. Он мог целый вечер сидеть в кресле, потягивая виски, а когда бутылка заканчивалась, почти сразу отправлялся спать. Но мог расположиться и за общим столом, поставить перед собой бутылку, к которой никто, зная его характер, не прикасался. Над ролью почти не работал, а если и готовился, то в одиночестве. Перед съемкой какого-нибудь эпизода слушал Томтита, соглашался, но почти всегда делал по-своему и всегда блестяще.