Военное дело Московского государства. От Василия Темного до Михаила Романова. Вторая половина XV – начало XVII в. - Виталий Пенской

Отметим, что русская конница все же не очень любила «съемный бой», предпочитая ей дистанционный. Любопытное свидетельство на этот счет приводит уже упоминавшийся нами прежде С. Немоевский. По его словам, в одном из сражений русских с татарами (возможно, в 1591 г.) получившие приказ атаковать неприятеля польские наемники, по своему обычаю, ринулись в бой, однако их порыв не был поддержан русской конницей, и поляки, попавшие в окружение, с большим трудом и потерями сумели пробиться назад. «Когда же они (поляки. – В. П.) стали укорять тех (русских. – В. П.) в выдаче головой и неподдержке, – продолжал дальше свой рассказ Немоевский, – те еще выговаривали им, указывая на глупость-де наших: «А кто же это видел такую бессмыслицу – бежать к неприятелю, как будто у вас глаза повынимал, как это вы сделали (выделено нами. – В. П.)…»[364] Пассаж, пусть и несколько утрированный, более чем красноречивый и говорящий сам за себя – для русского атака в лоб «по-литовски», с саблей наголо и копьем наперевес, выглядела бессмыслицей! Кстати, стоит заметить, что на завершающем этапе Войны за ливонское наследство и «войны двух царей» русская поместная конница усиливалась наемными ротами бившихся рейтарским боем «немцев» и наемными же ротами поляков и литовцев, привычных к копейному бою.

Одержав верх над неприятелем в ходе «травли» ли, «съемного дела» ли, русские воеводы непременно преследовали неприятеля, отнюдь не стремясь выстроить ему «золотой мост». «И биша поганых немец на 10 верстах, – с удовлетворением отмечал псковский книжник, повествуя о последней фазе битвы, которую дали московские воеводы ливонцам в 1502 г. под Гельмедом, – и не оставиша их ни вестоноши». И на Шелони полки великого князя «погнаша на них (обратившихся в бегство новгородцев. – В. П.), колюще и секуще их». И торжествующие «вои великого князя гонили по них двадесят верст, и тако възвратишася от великиа тоа истомы»[365].

Однако такое безоглядное преследование применялось тогда, когда было очевидно – главные силы неприятеля наголову разгромлены в «съемном бою» и бегут без оглядки. В противном случае, если враг отступал с поля боя в относительном порядке к своему лагерю и только после этого под покровом ночи снимался и начинал отход, преследование осуществлялось осторожно. Так, в 1533 г. Василий III прямо предписал своим воеводам, отразившим попытку крымских «царевичей» Ислам-Гирея и Сафа-Гирея переправиться через Оку и вынудивших бусурман отступить, «самим за реку не ходить, а за реку с Коломны посылать на тех людей (татарских. – В. П.), которые в розгонех, лехких воевод…»[366]. Спустя восемь лет, в 1541 г., когда Сахиб-Гирей и его воинство под покровом ночи поспешило начать отступление от Оки, посланные вслед за отходящими татарскими «полками» станичники сообщили Д. Ф. Бельскому и его «товарищам», что хан отходит той же дорогой, что и шел на Москву. Получив это известие, «большой» воевода собрал военный совет, и «воеводы же начаша съветовати: всеми ли людми за реку полести, за царем поити? Ино обычай в ратех държит, что всеми людми в погоню не ходят». В конечном итоге решено было отправить в погоню за ханом отличившихся в ходе сражения князей С. И. Микулинского-Пункова и В. С. Серебряного, «а с ними многых людей выбрав изо всех полков дворовых и городовых»[367]. Главные же силы русского войска в ожидании вестей от посланной в погоню за неприятелем «лехкой рати» остались на Оке. И в 1591 г. воеводы царского войска не торопились идти за поспешно отступающим к югу крымским «царем», отправив за ним за Оку «лехких» воевод «с резвыми людьми с вогненым боем». И, согласно победной реляции, эти «лехкие» воеводы «крымских и нагайских людей, которые за царем шли с лутчими людьми в отводе сшедчи их за Тулою, на поле побили многих людей, и топтали их и гоняли до царевых полков, и языки у них многие поимали имянитых людей Такбилдея мурзу, хан мурзина брата Казыева, да Абыл Касыма, мурзу Родомкита, и Большие Орды, и иных многих имянитых мурз в языцех поимали, а взяли в языцех до тысечи человек»[368]. Суздальский урок русскими воеводами был усвоен хорошо, хотя, конечно, такая осторожность порой вела к тому, что враг успевал, пусть и бросая загнанных лошадей и имущество, отступить, спасая главные силы от уничтожения, а то и вовсе, как это было летом 1562 г., отойти вместе с набранным на государевой «украйне» полоном.

Завершая разговор о тактике русского войска, отметим, что, если мы имеем, в общем, достаточно сведений для того, чтобы составить более или менее точное представление о тактике русской конницы (основного рода войск в то время), то этого не скажешь о тактике пехоты – не важно, пищаль-ников ли, казаков или же стрельцов. Не подвергая сомнению индивидуальное мастерство во владении ручным огнестрельным оружием основной массы рядовых пехотинцев (поскольку большая часть ее набиралась из добровольцев, в достаточной степени владевших навыками стрельбы из пищалей и гаковниц), мы можем только предполагать (на основании косвенных свидетельств), что пехота, в особенности отборные московские (не городовые, которые нередко уступали им в боеспособности) стрельцы, были обучены залповой стрельбе[369]. Могли они (во всяком случае, наиболее опытные и подготовленные части) поддерживать и непрерывный огонь (за счет смены отстрелявшихся бойцов стрелками из задних рядов или же посредством передачи заряженных пищалей впереди стоящим из глубины строя?). Можно также предположить, что в открытом поле стрельцы (и казаки?) могли выстраиваться в 5 и 10 шеренг[370]. Увы, большего пока о пехотной тактике пока мы сказать не можем.

Подводя общий итог, скажем: несмотря на устоявшийся взгляд на тактику русского войска в «классический» период как достаточно примитивную и архаичную, такая точка зрения все же ошибочна. Русские воеводы хотя и не оставили после себя уставов и наставлений, не говоря уже о военно-теоретических сочинениях и мемуарах, тем не менее были опытными профессионалами-практиками, в массе своей владевшими вполне современным и достаточно эффективным набором тактических приемов. Умелое применение в разных комбинациях «базовых» тактических приемов (а здесь многое зависело от личных качеств как самих воевод, так и, в особенности, среднего командного состава, «центурионов» московских «легионов») позволяло им успешно сражаться против самых разнообразных противников как на западе, так и на востоке.