1991. Заговор? Переворот? Революция? - Леонид Млечин

Начальник девятого управления КГБ Плеханов, который начинал секретарем у Андропова, сказал своему заместителю Генералову:

— Собрались трусливые старики, которые ни на что не способны. Попал я, как кур в ощип.

Вячеслав Генералов потом рассказывал следователям, что путчисты выглядели, «как нашкодившие пацаны». Маршал Язов напоминал «прапорщика в повисшем кителе».

На обратном пути из Фороса генерал-майор КГБ Александр Николаевич Стерлигов, в тот момент работавший в российском правительстве — управляющим делами Совмина, на всякий случай сел рядом с Крючковым. Председатель КГБ делал вид, что хочет подремать. Когда самолет сел во Внукове, Крючкову выйти не разрешили. Его выведут по запасному трапу — уже арестованного.

Арестовал председателя КГБ СССР его недавний подчиненный — председатель КГБ РСФСР.

Я спросил Виктора Иваненко:

— Вы задержали тогда Крючкова. Что вы в этот момент испытывали?

— Ситуация, прямо скажем, непростая. Знаем, что самолеты вот-вот приземлятся. Отслеживали мы это через систему ПВО, через военных. Собрались в кабинете у Бурбулиса. Генеральный прокурор России Степанков уже выписал ордеры на арест Крючкова, Язова, других членов ГКЧП. «Ну, — говорит мне, — поехали арестовывать твоего начальника». Что мне, отказываться?

21 августа. Время уже к ночи.

По пути Степанков опасливо спросил Иваненко:

— Слушай, а нас самих там не арестуют?

— Посмотрим.

Но машины свободно въехали на территорию правительственного аэродрома Внуково-2. Охрану несли офицеры девятого управления КГБ СССР. Заместитель начальника управления генерал-майор Юрий Викторович Тужилкин первым подскочил к Иваненко:

— Виктор Валентинович, готовы выполнить любое ваше указание.

Уже поняли, куда ветер дует. От сердца отлегло…

Иваненко распорядился:

— Выставляйте оцепление, чтобы никто посторонний не шатался.

Все пошли встречать Михаила Сергеевича Горбачева. А Иваненко со Степанковым и, как положено, с понятыми — поднялись на борт, где летели Крючков и Язов. Подошли к председателю КГБ. Он сидел в хвосте самолета.

Генеральный прокурор России Валентин Георгиевич Степанков предъявил ему ордер:

— Владимир Александрович, вы арестованы.

Крючков обреченно сказал:

— Теперь комитету конец.

В определенном смысле он был прав. Если бы не ГКЧП, возможно, и СССР бы не распался, и КГБ сохранился как единый организм. Крючков считал себя сильной личностью и решил проверить свои способности на деле. И с треском провалился в августе 1991 года. Серая мышь не может стать львом. Гений канцелярии ни на что не годится на поле боя…

У Крючкова был отрешенный взгляд. Но он сохранял спокойствие. Только очки снял, протер. Поднялся с места.

Иваненко распорядился:

— Идемте в машину.

Крючков пошел, оставив портфель.

Иваненко спросил:

— Владимир Александрович, ваш портфель?

Он кивнул:

— Да, мой.

Его помощник подхватил портфель, поднес до машины.

Помощника отпустили:

— Все, будь здоров, езжай домой.

Я спросил Виктора Иваненко:

— Только что Крючков был главой огромной империи, одной из самых влиятельных фигур в стране… А в тот момент ни один человек не изъявил желания его спасти?

— Ветры переменились.

Крючкова усадили в машину, положили портфель на сидение. Охрана — два милиционера. Повезли к месту содержания — в подмосковный пансионат «Сенеж» (Солнечногорский район). Почему в пансионат? Арестованных содержат в изоляторе временного содержания.

Но Лефортово принадлежал КГБ СССР, туда везти не решились. Следственные изоляторы МВД были заполнены уголовниками. Только через несколько дней в «Матросской тишине» Баранников освободит несколько камер и туда переведут арестованных по делу ГКЧП.

Так что разместились путчисты в пансионате. Вокруг выставили милицейскую охрану. Задержанные переоделись в динамовские спортивные костюмы. Валентин Степанков уже сформировал следственную бригаду. Допросы начались прямо в Сенеже.

22 августа 1991 года бывший председатель КГБ СССР написал Горбачеву письмо.

«Лично!

Президенту СССР

товарищу М. С. Горбачеву

Уважаемый Михаил Сергеевич!

Пока числюсь в задержанных по подозрению в измене Родине, выразившейся в заговоре с целью захвата власти и осуществлении его. Завтра может быть арест и тюремное задержание и далее по логике.

Очень надеялся на обещанный Вами разговор, но он не состоялся. А сказать есть чего! Какой позор — измена Родине! Не буду сейчас писать Вам более подробное письмо, в нем ведь не скажешь, что надо. Прошу разговора краткого, но важного, поверьте.

Уважаемый Михаил Сергеевич! Надо ли нас держать в тюрьме. Одним под семьдесят, у других со здоровьем. Нужен ли такой масштабный процесс? Кстати, можно было бы подумать об иной мере пресечения. Например, строгий домашний арест. Вообще-то мне очень стыдно!

Вчера послушал часть (удалось) Вашего интервью о нас. Заслужили или нет (по совокупности), но убивает. К сожалению, заслужили!

По-прежнему с глубоким человеческим уважением,

В. Крючков»

Ошеломленный полным провалом ГКЧП и арестом, Крючков в тот момент признавал, что ему стыдно, что он уважает Горбачева и что он заслужил те оценки, которые ему дали.

25 августа из следственного изолятора «Матросская тишина» Крючков написал еще одно письмо Горбачеву:

«Уважаемый Михаил Сергеевич!

Огромное чувство стыда — тяжелого, давящего, неотступного — терзает постоянно. Позвольте объяснить Вам буквально несколько моментов.

Когда Вы были вне связи, я думал, как тяжело Вам, Раисе Максимовне, семье, и сам от этого приходил в ужас, в отчаяние. Какая все-таки жестокая штука эта политика! Будь она неладна…

Короткие сообщения о Вашем пребывании в Крыму, переживаниях за страну, Вашей выдержке (а чего это стоило Вам!) высвечивали Ваш образ. Я будто ощущал Ваш взгляд. Тяжело вспоминать об этом.

За эти боль и страдания в чисто человеческом плане прощу прощения… Понимаю реальности, в частности мое положение заключенного, и на встречу питаю весьма слабую надежду. Но прошу Вас подумать о встрече и разговоре со мной Вашего личного представителя.

С глубоким уважением и надеждами…»

Днем раньше Крючков написал письмо Бакатину, сменившему его в КГБ:

«Уважаемый Вадим Викторович!

Обращаюсь к Вам как к Председателю Комитета госбезопасности СССР и через Вас, если сочтете возможным довести до сведения, к коллективу КГБ со словами глубокого раскаяния и безмерного переживания по поводу трагических августовских событий в нашей стране и той роли, которую я сыграл. Какими бы намерениями ни руководствовались организаторы государственного переворота, они совершили преступление…