Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном - Евгений Германович Водолазкин

смотрела на все с восторгом, распахнутыми глазами, как будто происходит что-то, чего она наконец-то дождалась. Помните Наташу Ростову в кино, на первом балу?.. Как объяснить? Меня не просто потянуло к хорошенькой девушке, это было другое, как будто я увидел ее душу. Мы не сказали друг другу ни слова. Потом она задремала, я смотрел на нее. Знаете, я потом прочитал у одного писателя: «Никто не смотрит на спящих людей, но только у них бывают настоящие любимые лица…» Утром они уехали.

— А дальше что? Вы же не могли думать об этом всю жизнь? И думать, что это ваша судьба, а вы прошли мимо? — спросила Ольга.

— Дальше ничего. Но так ведь не бывает, увидеть кого-то случайно — и переменить свою жизнь… Конечно, я не думал об этом всю жизнь, но… У того же писателя сказано: «Достаточно чувствовать любимого человека постоянным жителем своего сердца». …Если честно, мне до сих пор стыдно, — ответил водитель «Патриота» как послушный ученик начальной школы.

— За что же вам стыдно? — не отставала Ольга, вот же въедливая учительница.

Кто-то включил в телефоне музыку и после первых же тактов тактично выключил.

— Стыдно, что не решился рискнуть. Я, как разумный человек, боялся так легкомысленно поступить, но, если подумать, нужно было бояться проскучать всю оставшуюся жизнь.

Ирка сказала: «Да ладно вам, как говорит Платонов, на свете ничего нету хорошего и все дела известны… Вы увидели поэтичную девочку и подумали — вот родственная душа, с которой вы будете счастливы. Но знаете, как у того же Платонова, „не расти, девочка, затоскуешь“… Она стала бы противной взрослой тетей, и все было бы то же самое». Вышло обидно, водитель «Патриота» смутился. Аркадий взглянул на Ирку с упреком — иногда писателю лучше писать, чем говорить.

У Аркадия столько историй, чего он боится, он не знает, с какой начать. Когда он начал рассказывать вторую историю, Ирка ушла греться в мазду и Мартышон за ней увязалась.

— Все глупые, да? — спросила Мартышон. — Все, кроме меня. У тебя было красное платье? Это ведь ты?

— Прошло двадцать пять лет, он забыл. Это мы приехали раньше, поставили палатку, а потом он приехал. На старом серебристом мерседесе, поцарапанном, будто его кошки драли. Места в кемпинге были отделены одно от другого веревочкой по щиколотку, место для машины и для палатки. Он вышел из машины, посмотрел на меня и замер, и я замерла. В его машине играла музыка из «Шербурских зонтиков». Представь: две машины рядом, две палатки, две замершие фигуры по обе стороны веревочки — нужно переступить через веревочку, всего один шаг, и будет другая жизнь. Но ведь так не поступают, это нельзя, невозможно… Мы весь вечер были рядом, но не сказали друг другу ни слова. Он только один раз спросил, что я читаю, я молча показала книгу, я читала Платонова. А утром я вышла — машины нет, он уехал. Прошло двадцать пять лет, он забыл, что первый уехал.

— А ты сразу поняла, что это он?

— Да. Нет. Не знаю. Я подумала, что это просто совпадение — кемпинг, девочка, мало ли таких историй из юности… Когда он сказал из Платонова «никто не смотрит на спящих людей, но только у них бывают настоящие любимые лица», я поняла, что это он. Что он помнил обо мне все эти годы. Что из-за той встречи полюбил Платонова.

— У тебя сейчас лицо, как будто ты та девочка, которая ждет… Может быть, у тебя два лица, одно для всех, другое для него?

— Да ну, не придумывай, я не такая сентиментальная. А как ты догадалась, что это я? Давай, колись, мисс Марпл.

— Да ничего такого, просто наблюдательность и знание психологии, — скромно ответила Мартышон. — Ну, если ты просишь, я расскажу. Когда заиграла музыка, он так дернул ртом, я поняла, что эта музыка ему о чем-то говорит. Ну и все. Как в детективе. Кто включил музыку, тот и преступник. То есть та девушка в красном платье. …А как ты думаешь, когда он понял, что это ты? Я думаю, он сразу тебя узнал, поэтому и остался.

Мартышон вдруг замолчала, пораженная важной мыслью.

— Ты ведь перепутала его с Олегом, он поднял голову, и посмотрел на тебя вблизи, и узнал тебя. А если бы он был в обычной шапке? Ты бы не подошла. Он бы и не узнал, что это ты, та девочка в красном платье. Он бы просто отбуксировал нас на опушку и уехал. Вот же где чудо, самое настоящее чудо — что он был в шапке Деда Мороза! Это как будто в детективе, да? Шапка Деда Мороза — находится на видном месте как совершенно обыденный предмет, а на самом деле — улика.

Но Ирку, кажется, не слишком интересовали Мартышонские домыслы и спекуляции.

— А у тебя были какие-то последствия этой встречи? Ты искала его, ты изменилась, навсегда разочаровалась в любви, он хотя бы тебе снился?

— Я стала писать детективы, — фыркнула Ирка и превратила свое лицо в лицо для всех. — Смотри: я ведь ничего о нем не знала. Если бы я не хлопала глазами по сторонам, то могла бы заметить какую-то деталь, которая помогла бы его найти… Могла хотя бы номер машины запомнить! И я стала развивать в себе привычку в любой ситуации вычленять детали. Ну а когда начала писать, мне это пригодилось. В моей первой книге похожая история: случайная встреча и по деталям находят преступника. Ты разочарована, что я романтику превратила в преступление?

Если бы не та встреча, Ирка не стала бы королевой детективов?.. У Мартышона прямо мороз по коже. Вот как все в жизни может обернуться, сначала случается одно, а потом из этого выходит другое.

Эвакуатор приехал раньше, чем обещал. Бросились собираться, собирались долго, будто из отеля, в суете не заметили, что «Патриот» уехал. Сокрушались, что не поблагодарили как следует, даже телефон не записали. Пока взрослые собирались, Мартышон с Лёвочкой спали в мазде. И только когда все уселись в мазду, где стало невыносимо тесно, Мартышон проснулась и увидела — Ирки нет. Невероятно, но никто не всполошился. Кроме Олега, — ведь он совсем не знает этого человека, водителя «Патриота», что, если он похититель, маньяк? Олег даже порывался осмотреть следы на снегу, — может быть, Ирку тащили?.. Только флегматик может так долго не видеть, что мир не такой, каким он его представлял.

Мартышон плакала, не от горя или обиды. Как бы банально это ни звучало,