Трущобы Севен-Дайлз - Энн Перри

– Не мучай себя, дитя мое, сними ботинок! – велела ей Веспасия.

– Прямо здесь? – растерялась Шарлотта.

Веспасия улыбнулась.

– Сняв ботинок, ты привлечешь к себе гораздо меньше посторонних взглядов, нежели ковыляя вдоль всей аллеи до моей кареты. Не дай бог, люди подумают, что ты пьяна. Я близко не знакома с Фердинандом Гарриком и не имею такого желания. Такие мужчины, как он, мне неинтересны. Он начисто лишен чувства юмора, я же убеждена: оно – это примерно то же самое, что и чувство пропорции. – Веспасия с улыбкой посмотрела на игривого щенка, носившегося взад-вперед рядом с их скамейкой. Из-под его лап во все стороны летели мелкие камешки. – Абсурдность диспропорции – вот что обычно вызывает у нас смех, – продолжила она. – Нет ничего комичнее, чем когда рядом оказывается раздутое самомнение и нечто несуразное. Будь все вещи в мире правильными, боже, какая это была бы невыносимая скука! Без смеха жизнь теряет часть своей прелести. – Веспасия улыбнулась, но в глазах ее затаилась печаль. – И здравого смысла, – тихо добавила она, однако тотчас вскинула подбородок. – Но я разыщу этого Фердинанда Гаррика и выясню все, что смогу. В данный момент у меня нет никаких интересных дел, и тем более важных. Не полный ли это абсурд? – Щенок умчался прочь и затерялся в траве. Веспасия же переключила внимание на немолодую пару. На вид лет за пятьдесят, элегантно и модно одетые, они шли по дорожке, раздавая направо и налево кивки своим знакомым. Некоторых они приветствовали, других не замечали в упор. Иногда на миг они как будто не знали, как им поступить, и, обменявшись взглядами, принимали решение.

– Мы заполняем время играми, – заметила Веспасия, – воображая при этом, что делаем нечто важное, так как больше ничего не можем придумать. Или же можем, но не хотим.

– Тетя Веспасия, – осторожно произнесла Шарлотта. Веспасия вопросительно обернулась к ней. – Я знаю, вам неприятно думать, что мистер Райерсон убил Ловата, – продолжила та. – Или что он осознанно помогал мисс Захари замести следы преступления, но если говорить начистоту, как вы на самом деле считаете?

Как ни странно, Веспасия улыбнулась.

– Говорить начистоту можно, лишь когда мы знаем правду, – осторожно сказала она, чтобы не обидеть Шарлотту. – Не то, что узнает о нем полиция, а что он за человек, что нам известно о нем?

Сказав это, Веспасия умолкла. Шарлотта даже подумала, что не дождется от нее ответа, и чтобы занять время, взялась расстегивать ботинок. А расстегнув кое-как, стащила с ноги.

На пятке чулка зияла дыра – вот он, источник ее страданий. К счастью, кожа покраснела, но не была стерта до крови. Почувствовав на плече прикосновение чьей-то руки, Шарлотта подняла глаза. Веспасия держала в руках большой шелковый платок и маникюрные ножницы.

– Если ты отрежешь чулок и обвяжешь ногу платком, – сказала она, – то возвращение домой доставит тебе минимум дополнительных неудобств.

Шарлотта представила, как будет смотреться со стороны, если ветер взметнет подол ее юбки и под ней мелькнет пестрый шелк.

– Улыбайся, – посоветовала Веспасия. – Лучше прославиться эксцентричной обувью, нежели кислым лицом. К тому же скажи, кого из тех, кто увидит тебя, ты встретишь еще раз? Неужели их мнение для тебя важно?

– Нет, – мгновенно согласилась Шарлотта и улыбнулась даже шире, нежели предполагал полученный ею совет. – Спасибо.

– Ты весьма деликатна в своих вопросах, моя дорогая. – Веспасия посмотрела на дальние деревья; на их ветвях виднелся лишь редкий лист, тронутый теплыми красками осени. – Но в одном ты права: Сэвил Райерсон – человек глубоко эмоциональный, импульсивный и… вспыльчивый. – Веспасия на миг прикусила губу. – В 1871 году он в результате несчастного случая потерял жену. Но дело не только в этом. Говорят, там имело место предательство, хотя я и не знаю, какое именно. И тем более кто кого предал. – Она заговорила почти шепотом. – Он был вне себя от ярости еще до ее смерти. Потеряв ее, он не только глубоко скорбел, укоряя себя, что не смог ее спасти, но и сильно переживал, что теперь никогда не сможет взять назад свои обидные слова, даже если в них и была правда.

Шарлотта закончила застегивать ботинок.

– Представляю, каково ему было! Но Ловат наверняка не имел к этому никакого отношения. Ведь это произошло более двадцати лет назад!

– Абсолютно никакого, – согласилась Веспасия. – Говорю тебе это лишь затем, чтобы ты лучше представляла, что он за человек. Все это время он оставался один, верно служа своей партии и своим избирателям. А это, скажу тебе, капризная, требовательная публика, ничего не дающая взамен… нередко даже отказывающая в признании заслуг. Но самые лучшие любили его, и он это знал. Увы, работа его страшно изматывала, и он делал ее один. – Веспасия с легким презрением махнула затянутой в перчатку рукой. – Я не имею в виду, что он вел жизнь отшельника, боже упаси. Но он умел делать это, не привлекая всеобщего внимания, и никогда не позволял чувствам взять над собой верх.

– Пока не появилась Аеша Захари….

– Именно. А человек страстный, который в течение двух десятков лет ничего не давал и не получал взамен, влюбившись, способен на самые неожиданные поступки, порой жестокие, которые он сам не понимает и над которыми не властен. Что делает его крайне ранимым, – мягко произнесла Веспасия, как будто говоря о самой себе.

– Да… – задумчиво произнесла Шарлотта, пытаясь представить себе это неизбывное одиночество, длившееся многие годы, и силу чувств, когда те наконец взяли верх.

– Чего я не понимаю, – продолжила Веспасия, и в ее голос вернулись сухие, резкие нотки, – так это того, почему эта женщина застрелила Ловата. Учитывая, что человек он был не слишком приятный в общении и, возможно, докучал ей своим ухаживанием, неужели она не могла просто игнорировать его? А если он не давал ей житья, то почему бы просто не вызвать полицию?

В голову Шарлотте пришла куда более неприятная мысль.

– Вдруг он шантажировал ее? Чем-то таким, что случилось в Александрии и о чем он грозился рассказать Райерсону? Чем-то таким, чего она сама никогда бы не рассказала ему?

Веспасия посмотрела на траву у своих ног.

– Пожалуй, – без особого энтузиазма признала она. – В такое можно поверить. Но я всем сердцем надеюсь, что это не так. Думаю, она не настолько взбалмошная женщина, чтобы убивать старого кавалера в ту самую ночь, когда она ожидала Райерсона. Или же обстоятельства не оставили ей иного выбора.

– Это также объяснило бы, почему она до сих пор никому ничего не рассказывает, – добавила Шарлотта. Ей не понравились ее собственные слова, но уж лучше произнести их вслух сейчас, чем потом мучиться вопросами. – И хотя я с трудом представляю, что это такое может быть, мне кажется, это как-то связано с его работой в правительстве. Например, изощренный план очернить его репутацию.

– Шпионка? – спросила Веспасия. – Или же, точнее, провокаторша. Бедный Сэвил, его в очередной раз хотели предать. – Она сокрушенно вздохнула. – Какие же мы все ранимые, – добавила она, поднимаясь на ноги. – Как легко нам причинить боль.