Трущобы Севен-Дайлз - Энн Перри

Артур покачал головой.

– Ничего не могу сказать, Веспасия, по той простой причине, что ничего не знаю.

– Разумеется, – улыбнулась она. – Я не прошу информацию, мой дорогой. Это было бы в высшей степени неуместно. Но я бы хотела встретиться с Сэвилом, срочно и без свидетелей. – Она не стала уточнять, почему, хотя на тот случай, если Артур все-таки спросит, у нее было заготовлено объяснение.

– Не думаю, что эта встреча доставит тебе удовольствие, – неловко ответил он. – Более того, ты ничего не можешь для него сделать. У него есть все необходимое, даже предметы роскоши, в разумных пределах, разумеется. Пойми, его обвиняют в пособничестве убийству. Это серьезное обвинение для любого, для человека же его положения и репутации это просто катастрофа.

– Я прекрасно это понимаю, Артур. Как я уже сказала, после смерти дорогого Джорджа я не раз имела несчастье лицезреть малоприятные стороны человеческой натуры. И не раз оказывала людям помощь. Если моя просьба ставит тебя в трудное положение, ибо честь вынуждает тебя отказать мне, то, прошу тебя, скажи мне это, по нашей старой дружбе, прямо, без экивоков.

– Нет-нет! – быстро возразил ее собеседник. – Я… я лишь хотел пощадить твои чувства. Боюсь, для тебя станет потрясением, когда ты увидишь, как он… изменился. И, может, даже согласишься с тем, что он, по всей вероятности, виновен. Я…

– Ради бога, Артур! – нетерпеливо перебила его Веспасия. – Боюсь, ты путаешь меня с кем-то еще из прекрасных летних дней твоего прошлого! В 1848 году я сражалась на баррикадах Рима. Я не шарахаюсь в ужасе от неприглядных вещей. Я видела предательство и смерть в самых разных их проявлениях, в том числе и в высшем обществе! Так могу я видеть Сэвила Райерсона или нет?

– Разумеется, моя дорогая! Я займусь этим сегодня же. А пока позволь мне пригласить тебя на ланч. Было бы приятно вспомнить наши встречи в былые годы, когда даже лето было длиннее и теплее, чем сейчас!

Тотчас вспомнив прогулку среди тисовых деревьев и голубеющую дельфиниумом клумбу, Веспасия тепло улыбнулась ему:

– Спасибо, Артур. С великим удовольствием.

***

Ее провели в комнату, где должна была состояться ее встреча с Райерсоном. Охранник ушел, оставив ее одну. Было уже почти шесть вечера, а единственное окно – высоким и узким, и в помещении уже зажгли газовые лампы.

Ждать ей пришлось недолго. Вскоре дверь открылась, и в комнату вошел Райерсон. Вид у него был усталый и немного неопрятный: лицо бледное, ни белоснежной рубашки, ни привычного галстука. Но это по-прежнему был крупный, крепкий мужчина, не сломленный страхом, хотя, как только дверь закрылась и он повернулся к ней, Веспасии показалось, что тот все-таки промелькнул в его глазах.

– Добрый вечер, Сэвил, – тихо сказала она. – Садитесь. Мне неудобно тянуть шею, чтобы видеть вас.

– Что привело вас сюда? – спросил он, садясь. Лицо его было печальным, плечи опущены. – Здесь вам не место, да и причин посещать меня у вас тоже нет. Все ваши крестовые походы во имя социальной справедливости никогда не включали в себя посещение преступников, – произнес он, глядя ей в глаза. – А я преступник, Веспасия. Да, я помог бы ей перевезти тело в парк и бросить его там. Более того, это я поднял его с земли и положил в тачку… вместе с пистолетом. Я высоко ценю вашу доброту, но вы просто не в курсе фактов!..

– Ради бога, Сэвил! – оборвала его Веспасия. – Я не настолько глупа! Разумеется, это вы положили на тачку тело убитого. Томас Питт – мой внучатый племянник, пусть даже посредством нескольких браков. Может статься, что я знаю о случившемся даже больше вас самих. – Веспасия с удовлетворением отметила для себя недоумение на его лице.

– Чьих браков? – растерянно уточнил Райерсон.

– Боже, как же вы непонятливы. Разумеется, его, а не моих! – сказала она.

По лицу Райерсона промелькнула улыбка, а сам он даже слегка расправил понурые плечи.

– Вы не можете мне помочь, Веспасия, хотя вы, безусловно, принесли в мой мрак луч света, за что я вам искренне благодарен. – Он протянул было через стол руку, чтобы дотронуться до ее руки, но затем передумал и убрал ее.

– Спасибо, – ответила она. – Но это не самое главное. Я бы хотела сделать что-то более практичное и долговременное. Томас сейчас отбыл в Александрию, чтобы узнать как можно больше об Аеше Захари, о ее жизни до приезда в Англию, а также об Эдвине Ловате… если, конечно, там есть хоть что-то заслуживающее внимания. – Райерсон вновь напрягся, что не ускользнуло от Веспасии. – Скажите, Сэвил, вы страшитесь правды?

– Нет! – тотчас же возразил он, прежде чем Веспасия договорила.

– Прекрасно, – продолжила она. – В таком случае давайте без всяких намеков и околичностей поговорим о малоприятных вещах. Где вы познакомились с Аешей Захари?

– Что? – оторопел Райерсон.

– Сэвил! – нетерпеливо воскликнула она. – Вы член кабинета, и вам уже хорошо за пятьдесят. Она же египтянка, и ей… Кстати, сколько ей лет? Тридцать пять. Вы люди разных миров, которые не пересекаются. Да что там! Даже не соприкасаются! Вы член парламента от Манчестера, с его прядильными и ткацкими фабриками. Она – из Египта, страны, где выращивается хлопок. Никогда не поверю, что вы так наивны!

Райерсон вздохнул и пригладил темную шевелюру.

– Разумеется, она завела со мной дружбу из-за хлопка, – устало произнес он. – И, конечно же, пыталась убедить меня сократить производство в Манчестере и вложить деньги в прядильное и ткацкое производство в Египте. Чего еще вы ожидали от патриотки Египта? – На этот раз Веспасия прочла в глазах Райерсона вызов. Его взгляд пылал таким огнем, как будто он сам был египтянином. Она улыбнулась.

– Не в моих привычках ссориться с патриотами, Сэвил, равно как опровергать их доводы о благе народа. На ее месте я бы, пожалуй, горела такой же страстью и мужеством. Но сколь благородны бы ни были ее помыслы и устремления, некоторым поступкам просто нет оправдания.

– Она не убивала Ловата, – твердо произнес Сэвил.

– Вы так считаете или вы это знаете? – уточнила Веспасия.

Райерсон посмотрел ей в глаза, серые и спокойные, и его собственный взгляд дрогнул первым.

– Я в это верю, Веспасия. Она поклялась мне, и если я усомнюсь в ней, то я должен усомниться во всем, что я люблю и что мне дорого, ради чего мне хочется жить.

Веспасия набрала полную грудь воздуха, чтобы что-то сказать, однако поняла, что сказать ей нечего. Она бессильна ему помочь. Перед ней был пылкий человек, который долгие годы насиловал собственную натуру и вот теперь был глубоко влюблен. Поток чувств прорвал дамбу сдержанности.

– Тогда кто это сделал? – спросила она. – И почему?

– Понятия не имею, – тихо ответил Райерсон. – Но прежде чем вы скажете, что это было сделано нарочно, чтобы выставить меня соучастником, очернить в глазах общества и убрать с моего поста, согласитесь, это вряд ли пошло бы на пользу хлопковой промышленности Египта. Любой министр, занявший этот пост после меня, был бы еще менее сговорчив. Один-единственный человек, даже при самом огромном желании, не способен изменить целую отрасль. Теперь Аеша это прекрасно знает, даже если в самом начале ей казалось, что она сумеет убедить меня начать такие изменения.