Опустошение Баала - Гай Хейли

Шлем Жула шевельнулся, словно бы он мог прочитать стертые надписи на стене. Его линзы слабо светились в темноте.

— Зато в подробностях записано, как произошло падение. Когда война охватила Галактику, две луны вновь остались в изоляции, но, хотя историю они имели долгую, память оказалась коротка, и миры не смогли возобновить прежнее самообеспечение. Разразился голод, и Баал-Секундус, как более населенный мир, потребовал защиты орбитальных станций Баала-Прим и эвакуации второй луны. Баал-Прим отказался, полагая свою военную силу и ресурсы достаточными причинами для защиты собственного благополучия. Из оригинальной хроники неясно, как именно началась война, но орбитальные станции стали одними из первых целей. Возможно, их уничтожили намеренно. Я предпочитаю теорию, что в результате попытки украсть их они сошли с орбиты и рухнули с небес, опустошив Баал-Прим. Вероятно, это неправда, но в этой версии есть некая поэтическая ирония.

Как и в том, что Баалинду и Баалфору не затронули беды прочей Галактики. Красный Шрам прикрыл их, как защищал и их вырождающихся потомков до пришествия Великого Ангела. В итоге они сами уничтожили друг друга.

— Это всего лишь легенда, — сказал Сет. — И она не имеет значения.

— Ты в самом деле так думаешь? — спросил Жул. — Во времена Галаэля эти надписи еще можно было прочесть. Я скажу тебе, почему это имеет значение: ужасы того времени происходили изнутри не меньше, чем снаружи, и это мы, потомки Сангвиния, можем понять. Мы боремся с чудовищами нашего собственного разума. Ты, Габриэль Сет, одержал победу. Такие воины, как ты… — Жул опустил одну руку на плечо Сета, а вторую — на шею Крисмсея, чуть ниже затылка. — Ты — урок надежды для всех нас.

— Мы все обречены, — произнес Сет.

— Красный Шрам несет безумие и смерть всем своим мирам, но наша ярость — священна. — Он опустил взгляд на мусорщика. — Она принадлежит Сангвинию, и оттого мощнее стократ. — Жул убрал руку с наплечника Сета и покрепче придержал Крисмсея. Юноша нервно дернулся, но не решился освободиться. — Не все из нас наделены такой стойкостью, как ты, Габриэль Сет. В некоторых из нас проклятье куда сильнее.

У Сета кончалось терпение:

— Пустая трата времени. Нас не спасти. Конец близок. Ты это хотел услышать? Вот что скажу: я не пойду по твоему пути.

Жул коротко, отрывисто рассмеялся — и сжал кулак, раздавив позвонки в шее Крисмсея. Невероятно, но юноша оставался жив. Жул вздернул его в воздух; кровь потекла между серебряных пальцев. Ноги аборигена бессильно дергались, язык, посиневший и распухший от прилива крови, вывалился изо рта, глаза закатились. Жул наблюдал за смертью с отстраненным любопытством.

— В этих легендах заключен урок для тебя, Сет. Союзники умирают, когда отказываются объединиться. Кровопролитие — неизбежный исход. Мы будем сражаться бок о бок с тобой. Мы не посмели бы встать рядом с любым другим орденом, но Расчленители — такие же, как мы: чисты, сильны и полны гнева. Мы будем драться вместе, хочешь ты того или нет.

Сет мог бы убить его в этот момент во тьме. Но тогда Рыцари Крови напали бы на Расчленителей, и оба ордена стали бы бесполезны для обороны, погрязнув в братоубийственной грызне. Он разочарованно зарычал.

— Выпьешь ли ты со мной, чтобы скрепить наш договор кровью? — Жул протянул ему труп Крисмсея.

— Нет! — отрезал Сет, хотя его рот уже наполнился слюной от пряного запаха, перебивающего вонь помета.

— Отчего же? Они — скот. Мы — псы пастуха. Разве не наше право кормиться от стада?

— Он был жалким существом, но он умер зря, — сказал Сет. — Ты напрасно убил его.

— Сколько таких невинных, как он, убили твои воины?

— Не так хладнокровно, — возразил Сет. — Вот потому ты проклят, а я — нет.

— Неужели? — спросил Жул. — Какой смысл наполнял его жизнь? Он все равно умер бы так или иначе. Так его гибель хотя бы послужит Императору. — Резким движением он оторвал Крисмсею голову. Кровь лилась по его измятым латным перчаткам. Сет сглотнул слюну. — Итак, ты разделишь со мной трапезу?

— Нет, — повторил Сет. Он стиснул зубы. Его ангельские клыки, удлинившись, изнутри укололи мягкую плоть губ. — Я не стану делить с тобой трапезу. Я не буду сражаться вместе с тобой. Держитесь собственных позиций. Мы останемся на наших. Если вы не согласитесь, прольется кровь. И твою голову я сниму первой.

Жул скорбно вздохнул:

— Если ты настаиваешь. Хорошо же. Мы не подойдем к вашим позициям ближе, чем на три мили.

— Слишком близко, — возразил Сет.

— Должны ли мы драться? — уточнил Жул.

Когда Сет не ответил, он продолжил:

— Тогда займемся нашим общим врагом. Я на поле боя, Сет, мы будем драться как союзники. Я видел это.

Он бросил изувеченный труп Крисмсея на пол и потянулся к креплениям шлема.

— А теперь, прошу, уходи. Мне нужно принять пищу, и я предпочитаю делать это без лишних глаз.

Сет послушался с радостью.

Яркий свет заливал Тронный зал. Облаченная в блестящую броню фигура, чье лицо скрывалось в сиянии, стояла перед Золотым Троном. Повсюду грохотали ужасные машины. Тысячи гробов, подключенных к механизмам, скрывали неназываемые истории страдания. Неправильность этих устройств терзала душу Данте. В центре на троне восседало иссушенное тело вдохновителя этих преступлений, но он не замечал этого, как не замечал ничего иного в смертной реальности. Он сидел, не двигаясь, пока золотой воин готовился к битве, — еще одна человеческая жизнь, принесенная в жертву во имя Императора.

Что-то шевельнулось, потянулось к трону. Золотая фигура подняла меч.

Темнота.

Данте медленно открыл глаза. Дезориентированному, ему потребовалась целая секунда чтобы осознать вокруг свои покои в Небесной Цитадели Аркс Ангеликум, а вовсе не Терру.

Он сел. Простыни, застилающие его огромную кровать, с шелестом скользнули по коже.

На противоположном конце спальни негромко тикали вычурные часы. Данте проспал всего три часа.

Когда-то прежде он обладал способностью сражаться днями подряд, без отдыха. Теперь он старался урвать побольше сна и просыпался усталым. Если бы он мог себе это позволить, он погрузился бы в Долгий Сон.

Корбуло предупреждал, что не стоит доверять саркофагам. Священные машины представляли риск для Данте.

Возраст. Все из-за его проклятой старости.

Он опустил лицо в ладони. Ощущение морщин на собственной коже тревожило, ибо спящий никогда не видит себя старым. Так командор сидел несколько минут, медленно дыша, пока движение воздуха через легкие не поглотило внимание и не принесло спокойствие.

С быстрым решительным вдохом Данте отбросил одеяло и поднялся с постели. Его мышцы ныли — старческие боли, терзающие бессмертного. Он повел плечами, разминая затекшие мускулы, но до конца избавиться от скованности не удавалось.