Опустошение Баала - Гай Хейли

Бледный красный свет сочился через окна из бронестекла толщиной двадцать футов. Широкие горизонтальные прорези, высеченные в скале снаружи, открывали обзор как на пустыню, так и внутрь шахты Колодца Ангелов.

В стратегиуме собралось несколько сотен людей, и все они притихли в напряжении. Сервиторы, смертные и космодесантники погрузились в дела, от которых, возможно, зависела судьба не только Баала или Кровавых Ангелов, но и лежащего за ними сегментума. Каждый элемент военной машины необходим не меньше прочих, будь то раб-человек, банк когитаторов или прославленный капитан Адептус Астартес. Командор Данте понимал это лучше многих других. Под его руководством все действовали безупречно.

Дюжина отдельных командных станций, каждая из которых наздирала за одним аспектом обороны Баала, располагались вокруг центрального гололитического тактикариума. Около полупрозрачной сферы-проекции собрались герои, исполненные редкой славы. Многие считались воплощением доблести Империума, но даже эти великие воины ожидали слов командора.

Данте стоял на приподнятой платформе, как и все другие, не сводя глаз с проекции. Сфера отображала систему Баала. Балор, красная звезда, и его миры: троица субсистемы Баала, одинокий газовый гигант Сет, поле астероидов, разделяющее внешнюю и внутреннюю системы, и холодный далекий Амаир, один в своем шестисотлетнем пути вокруг звезды. Балор не из тех солнц, что щедро одарены детьми.

— Расширить поле наблюдения! — скомандовал Данте. — Покажите внешние границы.

С тихим жужжанием линз поле проекции раздвинулось. Балор съежился до размеров граната. Баал и его луны стали яркими точками, вращающимися друг вокруг друга. Прочие объекты рассыпались мерцанием. Только газовый гигант Сет оказался достаточно большим и предстал не просто точкой света.

Далеко на краю проекции, где изображение начинало терять цельность и фокус, виднелся пояс комет — на гололите они казались роем крошечных точек, мечущихся, точно бактерии в капле воды.

Внутри этой последней границы системы и ждал флот космодесанта. Собравшиеся суда нескольких десятков орденов разделились на четыре боевые группы. Они выстроились на некотором расстоянии друг от друга. Направление, с которого подходил флот тиранидов, было известно, но где именно враг минует стену комет — не знал никто.

По меркам людей корабли Империума казались колоссальными — груды металла в мили длиной, огромные, как города, вмещающие десятки тысяч киборгов, слуг и космодесантников. В бескрайней пустоте космоса они оставались лишь точками. Мерцающие стаи информационных табличек указывали их позиции.

За левым плечом Данте стоял Мастер Интерпретаций — раб крови, отвечающий за связи с астропатами ордена. Вокс-сигналам потребовались бы часы, чтобы достичь флота. Благодаря силе древней науки гололитические коммуникации внутри системы занимали мгновения, но надвигающаяся в варпе тень делала их ненадежными. Астропаты оставались последней линией связи с флотом. Но все способы, электронные или нематериальные, были уязвимы для тиранидов.

Толчок землетрясения прокатился по Баалу, на мгновение нарушив проекцию. Камень Аркс Ангеликум застонал.

— Они близко, — сказал капитан Эссус из Кровавых Мечей. — Они тревожат Баал. Это — знак их прихода, гравитационный импульс.

— А как в варпе? — негромко спросил Данте.

— Тень становится сильнее, но наши астропаты все еще поддерживают контакт с флотом, мой господин, — ответил Мастер Интерпретаций.

— Когда они будут здесь? — спросил Терон, выражая давящее на всех напряжение.

Никто не ответил. Все взгляды оставались прикованными к гололиту. Данте расставил на доске фигуры, двадцать одна боевая баржа, девяносто четыре ударных крейсера и несколько сотен меньших судов должны перехватить флот-улей; ими командовал Беллерофон на борту «Клинка возмездия». Они ударят, подобьют столько больших сколько смогут, и отойдут обратно к Баалу. В этом флоте шесть тысяч космодесантников. Двенадцать тысяч располагались на Баале, шесть — на Баале-Секундус и пять — на Баале-Прим. Это величайшее собрание братьев Крови со времен Ереси Хоруса. Время покажет, достаточно ли их.

Они стояли несколько часов, глядя на гололит. Когда первые мигающие красным точки вражеских сигналов загорелись на краю системы, это почти принесло облегчение.

— Они явились, — сказал Данте.

Хор рабов запел «Псалом защиты супротив вторжения планетарного». Освещение изменилось. Индикаторы угрозы взлетели от нуля до уровня «опасность-бета».

Первая красная точка недолго оставалась в одиночестве. Секунду спустя сотни новых сигналов принялись вспыхивать в широком сегменте вдоль границы системы Баала. Многие указывали на разведчиков-пожирателей, одиночные глаза флота-улья. Несколько оказались кончиками щупальцев атаки. За ними тянулись длинные, извилистые ленты других объектов, рыскающих в поисках добычи. Они выстраивались в узком отрезке космоса, шириной чуть больше астрономической единицы. Флот Космодесанта уже маневрировал, заходя наперехват.

Огромные машины, скрытые внутри Аркс Мурус, застонали, выталкивая вверх каменные блоки, закрывающие щели окон. Зал стратегиума содрогнулся от усилия, необходимого для перемещения такой массы камня. Красный свет Балора превратился в узкую прорезь, похожую на лазерный луч. С треском включились аварийные люмен-лампы. Огоньки машин теперь казались звездами в темноте.

— Война пришла к нам, — произнес Данте.

Эрвин сидел на краю командного трона, уставившись немигающим взглядом в окулюс «Великолепного крыла». Другие корабли ордена ждали вместе с ним, ощетинившись орудиями, отбрасывающими на борта верные тени в звездном свете далекого Балора. На таком расстоянии мерцание Красного Шрама почти сравнялось в яркости с солнцем. Эрвин терпеть не мог смотреть на Шрам — слишком он походил на сочащуюся гноем рану, — но никак не мог заставить себя отвести взгляд.

— Ну что, есть признаки?

— Никаких, капитан, как и три минуты назад, когда ты спрашивал, — сказал Ахемен.

Рабы обрадовались, когда ответил именно он. Им не хотелось говорить с капитаном перед боем. Даже пятеро братьев из отделения Ахемена, стоящие на командной палубе в карауле, не испытывали такого желания.

Эрвин оскалился:

— Ненавижу ждать! Где они?

Жажда терзала его, подпитывая нетерпение, и кожа будто чесалась под броней. Он сжал кулак с такой силой, что пальцы латной перчатки вмялись в гибкое металлизированное покрытие ладони.

— Проклятье! — выплюнул он. — Чума на них всех!

Эрвин дышал быстро и неглубоко. Он чувствовал жажду воинов на своем корабле и на судах вокруг него. Стремление к битве — худшая разновидность голода.

— Они будут здесь уже скоро, брат, — сказал Ахемен.

— Поменьше снисходительности, Первый сержант! — огрызнулся Эрвин. — Ты ощущаешь тот же гнев, что и я.

— Возможно, — сказал Ахемен. — Но я лучше контролирую его.