Тайна "Железной дамы" - Юлия Нелидова

– А что за катастрофа с миллионами? – проронил Иван Несторович не столько из любопытства, сколько в надежде спастись или же отсрочить свое и Ульянкино падение в пропасть, сменив тему разговора. Да только хуже сделал. Лучше бы не спрашивал, лучше бы не знал…

Ташро тотчас помрачнел, немного поразмыслил, глядя в сторону, встал, прошелся. Потом достал из бювара, что лежал на столе поверх вороха бумаг, газетную вырезку и подал ее Иноземцеву со словами:

– Раз уж вы с самого начала в пьесе участие принимали, грех скрывать и второй акт.

– Что это? – изумился доктор.

– Читайте!

– «Нынче ночью некий молодой человек в сером сюртуке и в белой панаме в попытке покончить жизнь самоубийством едва не утонул в Сене на набережной д’Орсэ. С ним был синий саквояж из магазина «Все для путешествий», полный банковских билетов на один миллион франков. Так как юноша, своего замысла не осуществив, быстро скрылся, им позабытый саквояж дожидается его у входа во Дворец Изящных Искусств на Выставке с полудня. В полицию не сообщал. Доброжелатель».

Иван Несторович прочел вслух, потом про себя, затем еще раз пробежал глазами по газетной заметке, но понять – ничего не понял.

– Что тут неясного, – проворчал Ташро. – Помните, что было сказано в записке, которую нашел в кармане своего сюртука Лессепс-старший? «Ромэн пока жив. Читайте газеты. Доброжелатель». Мы с тех пор всю прессу прочесываем, чтобы, не дай бог, что-либо не упустить. И вот, пожалуйста, шифрованное послание. Доброжелатель, он же похититель, просит оставить у входа во Дворец Изящных Искусств синий саквояж с миллионом, а он в свою очередь туда же месье Ромэна приведет, а если сделка не состоится, мертвого Ромэна Лессепса найдут в Сене.

– Вы отдали ему выкуп? – вскричал Иноземцев.

– Не сразу. Миллион Лессепсы приготовили, мои парни оцепили всю Выставку. Ждали, когда наступит полдень. А это, знаете, время неудобное – самая толкотня. Но все было под контролем, нам удавалось держать вокруг Дворца порядок, хотя большая часть агентов была в гражданском. И вдруг на какую-то секунду произошла стычка чернокожего господина, который потерялся и никак не мог сыскать павильона Аргентины, и мороженщицы с ее непомерно широким фургончиком. Женщина преградила тому путь и наехала колесом на ногу, на что он изошелся фонтаном португальской ругани. Мороженщица не растерялась и с ноги господина из Аргентины не пожелала свою тележку убирать, вместо этого стала продавать мороженое собравшимся вокруг поглядеть на скандал за полцены, а детям – раздавала даром со словами: «Смотрите, добрые люди, что делается! Как нынче барышень обижают! Что у меня бомба, что ли, в тележке?»

«Бедный господин из Аргентины», – подумал Иноземцев, сразу догадавшись, что мороженицу изображала Ульяна. Стало быть, обманула опять, стало быть, верно, он на нее подумал тогда в зале суда.

– При слове «бомба» начался ажиотаж. В конце концов, прежде чем мы успели вмешаться, чернокожий месье повалил ее тележку и затерялся в толпе. Мороженица сначала бросилась поднимать фургончик на колеса, а потом вдруг припустилась вслед за обидчиком. Шуму было! Тем временем к одному из наших, тому, что должен был глаз от миллиона не сводить, подошел старичок в потертом рединготе, с лохматыми бакенбардами, ну совсем как мэтр Оноре, и, держа в руках наш синий саквояж, говорит: «Вот, оставили». Этот дурень саквояж выхватил, старичка погнал и из рук уже не отпускал, пока порядка не восстановили.

После операцию продолжили. Но до трех часов так никто и не явился. Открыли саквояж, а там – книги. Книги, представляете?

– Представляю, – отозвался Иноземцев, потерянно глядя на свои колени.

– Получается, старичок-то был не так прост, он сунул под нос подложную сумку, чтобы от настоящей бдительность отвести. В итоге миллион исчез. И только тогда мы осознали, что перед нами разыграли спектакль, а актеров теперь искать, что в поле ветер. Всю Выставку вверх дном перевернули – ни аргентинца, ни мороженщицы, ни старичка.

– Вы были в редакции газеты, что выпустила заметку? – выдохнул Иноземцев, стараясь найти хоть какую-то зацепку.

– Вы полагаете, что в полиции работают только полные идиоты? Конечно! Низенький плотный господин с бородой, в темных очках, котелке и рединготе, застегнутом по самый подбородок. Под это описание мог подойти кто угодно.

– А борода была светлая? – осторожно спросил Иноземцев, заметив, что комиссар пришел в ярость при воспоминании о вчерашней неудаче.

– Борода была липовая! – окончательно взорвался Ташро. Потом он немного поостыл, присел за свой стол и продолжил: – От префекта мне вчера крепко влетело. Но зато мы знаем, что имеем дело с бандой, а в ней как минимум три человека.

– Как три? – изумился Иноземцев.

– Три, – уверил его комиссар и стал загибать пальцы. – Считайте сами. Мороженщица, аргентинец и тот, кто втихаря саквояж уволок.

Неужели не Ульяны это рук дело? Не могла же она сыграть и продавщицу с фургоном, и чернокожего господина, и старичка с бакенбардами одновременно.

– Ничего не понимаю, – прошептал Иван Несторович, поднимаясь. – Ничего… Боюсь, эта задача мне не по зубам… Простите! Я не спал две ночи, я был… у очень тяжелого больного… Я поговорю с Кириллом Марковичем… Это все, что я могу пока сделать.

И, шатаясь, направился к двери.

Ташро и Рачковский удивленно переглянулись и последовали за ним.

Делин встретил Иноземцева чуть ли не с объятиями, искренне радуясь, что тот еще жив. Но вместо ответной радости доктор обрушил на бывшего исправника лавину негодования, обвинив в безрассудстве и невежестве.

– Вам, – шипел Иван Несторович по-русски, сжимая и разжимая кулаки, – ничегошеньки не известно, а вы все продолжаете лезть куда не прошено! Втянули меня в этот фарс!

– Помилуй бог, почему это я? Клянусь памятью матери, вот вам крест вдобавок, я ведь подумал – она вас прибила, – оправдывался Делин. – Вы пропали! Ушел вслед за ней и как в Лету канул. Что я должен был делать?

– Делать? – сквозь очки сверкнул яростным взглядом Иноземцев. – Лечиться будете у меня! От припадков бешенства. А я – курировать ваше здоровье. И ежели еще раз мне придется здешним чиновникам врать про то, что вы – сумасшедший, клянусь, я засажу вас в психиатрическую лечебницу. По крайней мере, мы будем квиты.

И вылетел в коридор, громко хлопнув дверью камеры.

Последовала неделя затишья. Иноземцев привел свою лабораторию в должный вид, разобрал все инструменты, записи, книги, чашки Петри с культурами, к которым, увы, столь охладел, что отвел им самый дальний угол большого нового стола из белого гранита, и вновь начал принимать пациентов.

Несмотря на дождливую погоду, его прихожая была полна людей. С раннего утра, как узнали, что русский доктор вернулся к практике, люди нескончаемым потоком прибывали и прибывали на улицу Медников.