Заградотряд - Сергей Михеенков

– Танки! – закричали наблюдатели.

Если стрельбе из винтовок якуты были обучены неплохо и вели огонь не хуже бойцов не первого года службы, то гранаты сегодня утром увидели впервые. И Старцев раздал гранаты сержантам. Им же поручил и запас противотанковых гранат, который старшина выделил на взвод. Две РПГ-40 взводный взял себе. И теперь они лежали в его ячейке, в неглубокой нише, рядом с фляжкой и солдатским котелком, сверху прикрытым вафельным полотенцем. Кашу, которую связной принёс ему в обед, Старцев так и не успел съесть. Теперь она, конечно же, остыла и превратилась в студень.

Он потрогал гранаты, переставил их поближе. Но потом одну из них снова затолкал в глубину ниши. Взрывы мин встряхивали ячейку. По стенкам пошли трещины. Одна пара легла совсем рядом, и окоп засыпало землёй. Старцев встал. Надо было вставать. Хотя мины ещё рвались вокруг, выкашивая окрестность и воздух, уплотнённый толовой гарью, раскалёнными осколками.

Танки подошли совсем близко. Пехота снова сидела на броне. Немцы боялись противопехотных мин. Но минировать подходы к траншее рота не успела. Времени хватило только на то, чтобы окопаться как следует. Да и мин не было.

– По танковому десанту!.. – закричал Старцев и первым разрядил обойму из своей СВТ.

Левее, на стыке с третьим взводом, заработал немецкий скорострельный пулемёт. Пули зашлёпали возле ячейки взводного, и он невольно подогнул колени и спрятал голову за бруствер. Но тут же спохватился, вспомнив, что сказал ему связной, и, зарядив новую обойму, повёл огонь по пулемётчику. Удар в плечо оказался такой силы, что младшего лейтенанта Старцева выбросило из ячейки в траншею.

– Командир! Командир! Командира убило!

Старцев открыл глаза. Над ним склонилось широкоскулое лицо, испуганные глаза внимательно смотрели в узкий косой разрез.

– Тихо, Николаев. Не шуми. Живой я. – И он попытался встать.

Боль в предплечье овладела им сразу и потащила всё тело куда-то вперёд и влево. Связной Николаев подхватил взводного и посадил на гранатный ящик. Тут же прибежал санитар. Такой же коренастый, как и Николаев, ефрейтор Федотов. Он быстро расстегнул пуговицы шинели и начал снимать её с плеча взводного. Пальцы санитара скользили в багровой слизи, быстро накапливавшейся в рукаве.

– Сейчас, сейчас, русский, – приговаривал он, хватаясь то за перебитую руку младшего лейтенанта, то за санитарную сумку.

– Посмотри, Федотов, танки далеко? – приказал взводный санитару. Он произнёс это таким тоном, что санитар не посмел ослушаться.

– Совсем близко! – крикнул ефрейтор и потянулся к нише с гранатами.

– Стой! Быстро бинтуй руку!

Санитар начал бинтовать прямо поверх гимнастёрки. Кровавое пятно тут же проступало сквозь марлевую ткань. Кость была перебита. Рука не слушалась. Но боль отступила. «Недолго ж я повоевал…» – подумал младший лейтенанта Старцев.

– Привяжи руку к ремню, – приказал он санитару и показал жестом, что надо делать.

Танк грохотал гусеницами где-то совсем рядом. Санитар снова выглянул через бруствер и побледнел.

– Помоги подняться! Дай гранату!

Санитар точно выполнял приказы Старцева. Взводный посмотрел в поле и сразу всё понял. Немцы прорвались на стыке его и третьего взводов и вышли во фланг роте. Танк, двигавшийся левее, остановился. Дёрнулась его башня, и сноп огня выплеснулся из короткого ствола. Но тут же над кормой закурился дымок и яркое, почти белое пламя заиграло на броне. А на окоп взводного тем временем шёл другой танк. Работал его башенный пулемёт, но очереди уходили куда-то выше, как будто пулемётчик имел другую цель, находившуюся дальше, в тылу взвода. Танк остановился и с короткой остановки произвёл выстрел. Снаряд тоже улетел в сторону леса. И Старцев понял, что танкисты стреляют по позиции артиллеристов.

Расчёт «сорокапятки», до этой минуты ничем себя не обнаруживавший, открыл огонь в тот момент, когда танки вплотную приблизились к траншее. Видимо, именно «сорокапятчики» подожгли T-IV, и теперь он густо чадил и время от времени вспыхивал ярким выбросом огня. В его раскалённом чреве рвались боеприпасы, и стальная машина вздрагивала, как живая, и оседала с каждым таким взрывом вниз, будто плавилась.

Старцев увидел вырезанную в стенке траншеи ступеньку и выскочил по ней навстречу танку. Здесь, в поле, в отличие от траншеи, было всё иным. Но та незащищённость, которую мгновенно почувствовал взводный, не угнетала его, а, наоборот, придала телу необыкновенную лёгкость и управляемость. То, что левая его рука, перебитая в предплечье, не повиновалась и перестала служить и помогать воевать, воспринималось уже не как беда или поражение, а как неизбежность, с которой необходимо просто смириться. И она не помешает ему исполнить то, что он задумал. Старцев пригнулся, потому что стайка трассирующих пуль пронеслась над его плечом, так что горячим ветром обожгло щеку. «Нет, рано умирать здесь, в двух шагах от окопа. Надо сперва бросить гранату, а потом…» Он бросился на землю и перекатился вправо. Почувствовал, как хрустнуло в предплечье. Но боли не было. Если он сейчас сможет отползти ещё шагов на пятнадцать вправо и если немецкие танкисты не заметят его, то можно на мгновение замереть и подождать, когда танк сам подойдёт на расстояние броска. Как хорошо, что дым и копоть от горящего Т-IV ветер стаскивает прямо сюда и скрывает его маневр… Взводный привстал на колено и, выждав, когда дым снова потянуло вдоль опушки, кинулся наперерез мчавшемуся к их окопам танку. Танк двигался быстро, и Старцев не рассчитал, или слишком промедлил, ожидая, когда дымовая завеса укроет его от глаз немецких танкистов. Гранату пришлось бросать с критического расстояния. Он видел, как она закувыркалась в сторону танка и, падая, понял, что не добросил. Раздался взрыв и взрывная волна отбросила его на несколько шагов, перевернула на спину. Грязью залепило лицо. Он встал на ноги, протёр рукавом глаза и увидел, что его граната действительно взорвалась, не долетев до танка нескольких метров. Танк резко развернулся. Теперь он, как обозленный зверь, увидел своего врага и разглядывал его. Гранаты у младшего лейтенант больше не было. Пистолет… В заляпанной грязью кобуре он нащупал рукоятку ТТ. Танк покачнулся и двинулся на него всей своей громадой. Зверь понял, что враг в его власти и теперь он поступит с ним так, как должен сильный поступить с тем, кто по причине своей слабости просто недостоин жить. Пулемёты его молчали. И Старцев догадался, как он сейчас умрёт. Бежать было уже бессмысленно, слишком поздно. Он всё же оглянулся, скорее машинально – от своей траншеи он отполз всё же далеко. Можно было сделать несколько выстрелов из пистолета. Чтобы умереть с оружием в руках. «Да, именно так!» – подумал он и с радостью, мгновенно охватившей его, почувствовал, что силы у него для этого есть. Он не побежит! Пистолет всё не шёл из кобуры. И вдруг он почувствовал, что кто-то толкает его в спину и что-то суёт в руку. Старцев оглянулся. Рядом стоял санинструктор. В руках у него была противотанковая граната. Это была вторая граната, которую он оставил в нише своей ячейки. Значит, всё это время ефрейтор Федотов полз, перебегал от бугорка к бугорку, от воронки к воронке, не отставая от него, своего командира.