Остров русалок - Лиза Си

— Мы хотим подать жалобу! — закричал один из старейшин из Пукчхона, когда мы дошли до маленького полицейского участка. — Послушайте, что устроили эти двое!

Даже японцы нас выслушивали, когда мы приходили с жалобами, а собственные соплеменники не стали! Я с ужасом увидела, как несколько полицейских влезли на крышу, подбежали к установленному там пулемету и без предупреждения начали стрелять. К тому моменту, когда стало ясно, что стреляют холостыми, все уже разбежались, как насекомые в отхожем месте, напуганные светом масляной лампы. Спрятавшись за бочками, я выглянула посмотреть, безопасно ли выходить на улицу. И тут в окне полицейского участка я увидела Сан Муна. Он стоял и смотрел на улицу. Я отшатнулась и ударилась спиной о стену. Сердце у меня ушло в пятки. Наверное, показалось, подумала я, но, высунувшись снова, встретилась с ним взглядом.

Я не стала заходить к Ми Чжа на пути обратно в Пукчхон: не знала, что ей сказать. Впервые за много лет нашей дружбы я не была уверена, можно ли ей доверять.

Когда мы вернулись, муж ждал нас у ворот. Он молча обнял меня, а я со слезами рассказала обо всем, что видела.

— Вы целы, — успокоил меня Чжун Бу. — Это главное.

Но мне было очень стыдно, что я поддалась гневу и подвергла риску детей и Ю Ри. Я пообещала себе впредь не забывать об обязанностях матери и жены.

На следующий день в газете написали, что полиции «пришлось» прижать тех, кто раздает листовки, но в Пукчхоне подозреваемый сбежал. Еще через два дня на первой полосе появился отчет Двадцать четвертого корпуса армии США. Муж прочитал мне: «Две женщины и один мужчина ранены во время яростной перестрелки в Пукчхоне между леваками, раздававшими листовки, и полицией…»

— Но все было совсем не так! — возмущенно воскликнула я.

Чжун Бу стал читать дальше: «Агрессивная толпа примерно из двух сотен человек напала на полицейский участок в Хамдоке. Чтобы разогнать собравшихся, полиции потребовалось подкрепление».

— Но все было не так, — повторила я. — Почему в газетах так извращают события, которые я видела собственными глазами?

На это у Чжун Бу не нашлось ответа. Он зачитал последние фразы отчета, а я смотрела, как ходят желваки у него на челюсти.

— Все политические митинги, марши и демонстрации отныне запрещены. Любые уличные собрания будут разгоняться; развешивание и раздача листовок объявляются незаконными. — Муж сложил газету и бросил ее на пол. — Теперь нам придется вести себя очень осторожно.

Я видела, как умерла в море моя мать. Я видела, как Ю Ри погрузилась в воду одним человеком, а вышла оттуда другим. Я прекрасно знала, насколько опасен океан, но то, что творилось теперь на суше, меня пугало и озадачивало. За последние несколько месяцев у меня на глазах застрелили несколько человек, избивали людей с обеих сторон конфликта. Все убитые и пострадавшие были корейцами — неважно, с материка или с Чеджудо, — но расстреливали и били их тоже наши соотечественники. Это не укладывалось у меня в голове, и я не могла перестать дрожать от страха, даже когда муж меня крепко обнял и пообещал позаботиться о нас.

Март — декабрь 1948 года

Весь год после демонстрации первого марта я занималась семьей и работой и с Ми Чжа ни разу не встречалась. Я знала, что ей трудно, и волновалась за нее, но, при всей моей любви к подруге, нужно было думать и о собственной безопасности. Ми Чжа жила в Хамдоке, где находилась штаб-квартира военных. Ее муж, насколько я знала, был на противоположной нам стороне конфликта и вообще отличался непредсказуемым характером. В приступе гнева или подозрительности он мог выступить против меня или Чжун Бу. Конечно, иногда я задавалась вопросом, почему Ми Чжа тоже меня не навещает, и гадала, думает ли подруга обо мне или совсем ушла в работу и семью, как и я.

У детей моих дела шли хорошо. Дни рождения Мин Ли и Сун Су были в июне и в июле: дочери исполнялось три года, а сыну — два. У нас с Чжун Бу родился еще один сын, прелестный малыш Кён Су, и меня очень радовало, что Мин Ли уже учится заботиться о братьях. Моего мужа уважали в школе, а я ныряла с пукчхонским кооперативом как молодая ныряльщица. Жилось нам в целом хорошо, но случались и разногласия. Чжун Бу по-прежнему планировал дать образование всем нашим детям, и каждую неделю у нас повторялся один и тот же разговор.

— Хочу напомнить тебе старую пословицу, — сказал Чжун Бу как-то вечером, после того как в школе ему пришлось наказать ученика за списывание. — Ее часто повторяла моя мать: «Если сажать красные бобы, то и соберешь красные бобы». Это значит, что дело родителей — растить и обеспечивать детей всем необходимым, чтобы из них получились хорошие и полезные взрослые. — И он добавил: — Тебе бы следовало стремиться дать Мин Ли такие же возможности, как и сыновьям.

— Я понимаю твои резоны, — отвечала я. — Но продолжаю надеяться, что следующим нашим ребенком станет девочка и она поможет старшей сестре оплатить учебу братьев. В конце концов, на твое образование работали три женщины: твоя мать, сестра и я. Когда Сун Су придет время поступать в колледж, Мин Ли исполнится девятнадцать, и она сможет зарабатывать деньги на дальних работах. А когда в колледж пойдет Кён Су, наша старшенькая уж конечно будет замужем. Мне понадобится хотя бы еще одна хэнё в доме, чтобы помочь оплатить учебу мальчиков.

Чжун Бу просто улыбнулся и покачал головой.

Я очень уважала и любила мужа, но после таких разговоров мне становилось ясно, что он все-таки лишь мужчина и не думает о серьезных проблемах. У него были дом и школа, а мне приходилось иметь дело с огромным окружающим миром. А он отличался такой непредсказуемостью, что приходилось думать наперед и проявлять практичность. После демонстрации прошел год, однако акции возмездия продолжались. Если старейшины какой-нибудь деревни подавали жалобу на членов Северо-западной молодежной лиги, которые требовали взятку деньгами или просом, эти старейшины вскоре бесследно исчезали. Если левые повстанцы спускались с горы Халласан и стреляли в полицейского, отряды солдат принимались прочесывать склоны горы в поисках преступников. А не найдя их, в назидание расстреливали ни в чем не повинных деревенских жителей.

Военная администрация США ввела кое-какие изменения. Вместо предыдущего корейского губернатора прислали нового. Ходили слухи, что наш новый руководитель Ю никогда не снимает темных очков и спит с пистолетом в руках. Даже власти США считали его крайне правым. Он уволил всех чиновников родом с Чеджудо и поставил на их должности беглецов с Севера, таких же рьяных борцов с коммунизмом, как и он сам. Многих рядовых полицейских и начальников отделений из местных жителей он заменил людьми с материка, которые не любили островитян и не сочувствовали им. Губернатор Ю запретил Народные комитеты, а простых людей вроде меня, которым эти комитеты приносили пользу, объявил крайними леваками. Я не имела ничего общего с крайними леваками и с леваками вообще, но это никого не интересовало. Занятиям для женщин и вообще всем мероприятиям деревенских комитетов пришел конец.