Между клизмой и харизмой - Самвел Аветисян

— Ой, можно повторить, не успеваю записывать.

— А диктофон точно не фурычит? Хорошо, ну, в смысле плохо. В глобальных компаниях вся система корпоративных стандартов направлена на то, чтобы у менеджера не было никакой идентичности — ни личностной, ни национальной, ни религиозной, ни даже половой. Для этого был придуман пресловутый харассмент. Менеджер для них — универсальный разъем, в который можно воткнуть штекер от Procter & Gamble, Johnson & Johnson, Devil & Devil. Вышел, допустим, разъем из строя, то есть не вышел менеджер на работу — найдут другой разъем и подключат к системе. Для таких бройлеров мы планируем открыть клинику.

— Шутите?

— Почему же? Там будут лечить от разного рода зависимостей — сотовой, интернетной и брендовой.

— И на это есть деньги?

— А денег и не требуется. Мы будем забрасывать менеджеров на вертолете в тайгу за их же деньги. Дадим немного спичек и пороху. Они вернутся к первобытным истокам, обретут первозданную природу. Сергей Выходцев, владелец «Быстрова», поддержал идею и готов принять пациентов на севере Байкала.

— Много ли найдется желающих излечиться таким образом?

— Много. Мне на глаза нередко попадаются менеджеры с двумя телефонами, перевязанными резинкой: «У меня звонок, повиси!» — и переворачивают телефон. Никакого общения — два несчастных человека на разных концах провода.

— Офис уже сняли?

— Ищем. Нам нужен не обычный офис, а магазин-винотека. Клиенты не смогут попасть к нам, миновав магазин. А уходя, прихватят по паре бутылок вина. За счет продаж окупим аренду. Вино понадобится нам и для креативных «бурь и путешествий за пределы сознания». Не пьющих вино мы также не будем брать на работу. Они, как правило, некультурные, глупые и завистливые существа.

— Как думаете, сколько проживут на рынке созданные вами бренды?

— Я не создавал брендов. Я присутствовал при родах. Рождал их Ярдов. Родителем бренда является предприниматель, беременный идеей. Я лишь акушер-маркетолог, помогающий беременному в поте лица своего тужиться, глубоко дышать и правильно раздвигать ноги.

— А что вы можете сказать о последней рекламной кампании Miller?

— Ничего не могу сказать. О коллегах — либо хорошо, либо ничего.

— А вот о вас они отзываются, мягко говоря, не очень лестно на различных интернет-форумах.

— Почему же нелестно? Наоборот. Вот послушай, что пишут обо мне на Sostav.ru. Это же поэзия! «Он отвратный пучеглазый бочонок с крошками еды на бороде и липкой похотью во взгляде». А такой сильной метафоре позавидует даже поэт Вознесенский: «вязкие глаза, как маслины в сперме».

— Спасибо! У меня все.

— Паш, напоследок. Разница между зеркалом, в которое ты смотришься, и теми, кто тебя ненавидит, в общем-то, невелика.

Мне тогда казалось, что я изящно отделался от Кроликова и быстро забыл это вздорное интервью. Но спустя неделю получаю от Паши смс: «Я вам на почту выслал интервью просьба до семи вечера завизировать».

Я мгновенно перезвонил.

— Какое, к черту, интервью? Ты очумел? Я же нес всякую чепуху, я стебался.

— Главреду понравилось. — Паша, выходит, обвел меня вокруг пальца с «нефурычащим» диктофоном, а я, дурак, разоткровенничался, полностью разоблачил себя. Пришлось бежать домой к компьютеру и лихорадочно поправлять текст, вымарывая оттуда несуразности про заик, про ДЦП, про спички и порох.

— Вы распотрошили интервью. Из текста исчез эффект…

— Алло, Паш, перезвони, не слышно.

— …эффект живой речи. Главреду нравится мой вариант.

— Кто главред? Как связаться? Дай телефон!

— Марина Ющенкова. Она в театре. Телефон выключен.

Через Колю Душмана из «Коммерсанта» я узнал номер телефона главреда и уговорил ее встретиться утром. Перед тем как ехать на встречу, а это было 8 марта, я долго мучился над дилеммой: дарить женщине цветы или не дарить цветы главреду? Это будет знаком уважения или все же взяткой?

Решил не дарить.

— Извините, Марина, что без цветов! Я подумал, это так же пошло, как если бы… Знаете, я вспомнил себя, как студентом с коробкой конфет я шел к Лазарю Моисеевичу, и мне стало противно.

— Кто это? Журналист?

— Нет. Венеролог в кожно-венерологическом диспансере, что в Шкиперском протоке в Ленинграде.

Мы просидели над текстом с утра и до сумерек, без обеда и кофе, отвоевывая друг у друга каждое слово, букву, запятую.

— Все, больше ничего убирать не будем. — Марина нащупала ногами туфли под столом, сдвинула стул и строго посмотрела на меня. — Могу еще убрать фразу про многоженство, и это точно все.

— Ну, еще говно давайте уберем.

— Слушайте, меня муж внизу уже битый час дожидается. Между прочим, с цветами…

В первые дни нового года дел особых не было. Я привыкал к новой свободной жизни. Жена, видя, как я схожу с ума от скуки, предложила развеяться, уехать куда-нибудь. Например, в Израиль. А почему туда? Просто жена давно мечтает припасть к святыням. Кто не знает, она у меня верующая. Чересчур верующая. Настолько, что я даже ревную ее к Богу.

— Только поедем всей семьей. — не успел я поддержать жену, как зазвонил мобильный: кто? Ярдов? Что ему надо? Три месяца не звонил.

— А я выгнал Ракова, — начал он без приветствия.

— Ракова? — Я успел уже забыть своего преемника. — Знаешь, как в голливудских боевиках, чтобы сказанное не было использовано против меня, я воздержусь от комментариев.

— Этот мудак за три месяца ни разу не был на заводе в Пушкине, ни разу по магазинам не прошелся, с дилерами не встретился. Он даже не всех своих подчиненных знает. Он, видишь ли, стратегию, сука, писал.

— Стратегия важнее людей, — не удержался я, чтобы не съязвить.

— Я его, блядь, не контролировал, дал свободу действий. Профессионал хуев. Вызвал к себе отчитаться по новому бренду. Сука, конь не валялся. Ну, я его и уволил!

Меня подмывало позлорадствовать. Но я держался. Возникла пауза. Спустя минуту Ярдов, изменившись в голосе, тихо произнес:

— Возвращайся!

— Что, извини, не понял? — Я столько раз в своих мечтах рисовал эту картину мести под названием «падающего — пни», что, когда она нарисовалась, я растерялся, не знал, как реагировать. Что называется, поплыл.

— Возвращайся! Надо запустить новый бренд и готовить компанию к продаже.

Но возвращаться я уже не хотел. Вкусив свободы, я строил совсем другие планы.

— Давай после Израиля встретимся, обсудим. — Я решил воспользоваться поездкой как передышкой, чтобы не спеша найти веские для Ярдова доводы, почему я не могу или не хочу вернуться.