Создатели - Эдуард Катлас

Берег – единственная надежда, отличие серого от серого, которое могло позволить ей сохранять рассудок.

Но грань воды и тверди медленно стиралась. Ей приходилось стряхивать пепел с волос и протирать глаза, чтобы убедиться, что она по-прежнему видит воду. Что то, рядом с чем она бредет, это озеро, а не просто серая иллюзия, выдуманная линия, которая лишь чудиться ей.

А на самом деле – она давно идет по серой пустоши, заблудившись, загоняя себя все глубже и глубже в приготовленную ловушку.

Ловушка. Это слово ей что-то напомнило, как ни странно, что-то светлое, и придало ей сил. Она должна идти вдоль берега, и может быть, вблизи, она все же увидит огни деревни, услышит лай. Главное, не отходить от озера.

В сером мире не становилось темнее, хотя источник любого света окончательно исчез. Кто бы ни гнал ее в этот кошмар, он явно не хотел, чтобы она осталась в темноте. Он хотел, чтобы ее глаза искали в серой пелене хоть какой-то выход. Искали, и не находили.

Девушке показалось, что она не идет, а уже просто стоит, настолько одинаковым все было вокруг, настолько серым. Она сделала над собой усилие и продолжила идти, контролировать каждый шаг, каждое движение, стараться делать так, чтобы они хоть что-то значили, какое-то физическое действие, изменение, пусть и не в окружающем ее мире, то хотя бы в ней самой.

Потом она снова посмотрела на берег, и поняла, что больше не видит ни берега, ни воды. Ничего, лишь пепел кругом.

Это был именно тот момент, когда она испугалась. Даже не так – ее захлестнул вязкий ужас, такой же безмолвный и серый, как и мир вокруг. Такой, из которого невозможно выбраться, избавиться легким движением, защититься. Потому что защиты не было.

Она сделала несколько шагов в сторону, туда, где только что было озеро. Где только что она думала, что оно было. Ей было уже все равно, сожрут ли ее чудовища, прячущиеся в воде, или она просто утонет. Ей нужно было найти воду, найти единственную черту, отделяющую одну часть этого серого мира от другой. Найти ниточку, ведущую ее к выходу.

Воды не было. Лишь серая поверхность, скрадывающая любые шаги, делающая мир беззвучным. Даже если петух закричит, она его не услышит, такой плотный от пепла стал воздух. Она осталась в капкане, в ловушке. И ужас накатывал прямо из пелены вокруг, накатывал все усиливающимися волнами.

Она чувствовала, что еще немного, еще несколько волн, и этот ужас накроет ее с головой. Навсегда. Без возврата.

«И когда все зайдет далеко, когда ты почувствуешь, что не ты сама контролируешь свой сон, что кто-то совсем другой меняет твою личную реальность, ты услышишь крик петуха. Просто пойми, что ты его слышишь». Эти слова мелькнули в ее мечущемся от ужаса сознании в момент, когда она снова подумала о ловушке.

Девушка остановилась. Прислушалась. Петух должен кричать, просто обязан, потому что обещания должны выполняться. Она просто плохо слушала.

Пепел неведомого пожарища, тайного вулкана пеленал ее, окутывал, прятал от нее не только краски этого мира, но и его звуки. В этом пепле невозможно было услышать ничего, совершенно. Петух мог орать и в десятке метров от нее, но она бы вряд ли его услышала.

Как только она начала прислушиваться, тишина, казалось, только стала плотнее, сдавила ее, пытаясь окончательно заткнуть ей уши. Отобрать у нее любой звук, любое, даже малейшее напоминание о том, что звуки вообще существуют. Но сквозь эту пробку из смеси пепла и тишины прорвался крик петуха.

Как только она зацепилась за этот звук краем сознания, как тут же поняла, что этот крик был здесь всегда. Прятался, возможно, не настаивал, чтобы его слышали, но петух кричал уже давно, надрывисто, настойчиво, неуемно, и совершенно не собирался прекращать.

Пепел дрогнул, частички, падающие сверху, еще укрупнились и превратились в хлопья, что словно собирались просто завалить ее, заставить остаться здесь, захлебнуться, утонуть в сугробах из пепла, как в болоте.

Она шагнула вперед, в сторону звонкого крика, в сторону найденной деревни.

Стало светлее. Даже не светлее, а ярче, мир постепенно приобретал краски, менял очертания, избавлялся от серости.

Кто-то тащил ее в настоящий мир из болота, в которое она зашла. Ей лишь надо было слышать крик, и идти на него. И с каждым шагом реальность вокруг нее менялась.

Появилось небо, с двумя огромными планетами, отвоевавшими у звезд половину пространства. И пепел исчез окончательно.

У нее в руке оказался меч, а в другой – щит, и все тело накрыл доспех, блестящий в отраженном свете этих планет. Она знала, что этот меч, и этот щит она заработала себе сама. Петух ей только помог, не более. Это был ее меч. Его ей никто не давал. С оружием она сразу почувствовала себя уверенней.

Шагнула вперед еще, и под ногами хлюпнула потерянная вода озера, но уже на следующем шаге она поняла, что это не озеро, что эта вода накрыла весь мир, в которой ее перенес мальчишка, тот мир, в котором только и мог кричать петух. Потому что так они договорились.

И тогда она обернулась, лишь для того, чтобы убедиться, что ее перемещение произошло. Увидеть мальчика, и может быть, другого, Диму.

Здесь были не только они. Тысячи мечей сверкали в отраженном свете с неба, тысячи щитов блестели в свете звезд. Армия была здесь. Осталось лишь понять, удалось ли выманить из норы врага.

Наконец она вспомнила, то, что на время ей пришлось забыть. Лютик, воин этого мерцающего воинства, теперь была готова к бою.

Прежде чем занять свое место в строю, она успела заметить слегка удивленный взгляд мальчишки, смотрящий на ее меч. Меч ей дал не он. Она заработала его себе сама.

* * *

Его воины еще ничего не чувствовали, но ему, создателю этого мира, не нужно было видимых знаков. Достаточно было совсем мелочей, чтобы понять, что в его мир вторглись.

Пока еще неосознанно, в охотничьем азарте заскочив на чужую территорию за убегающей дичью, но это ничего не меняло. Настроение менялось, ощущения от воды, от неба, даже от луны Хозяйки – и то менялось. И это – еще только неосознанная работа Душителя.

Лекса страшило то, что его враг совершит, когда хотя бы осознает, что у него есть противник.

Он видел, даже если не поняли это они, как ряды его отрядов пошатнулись, словно все воины одновременно решили сделать шаг назад, всего лишь переступить с ноги на ногу, размять отекшие под весом брони и оружия члены.

Потом начало темнеть. Дымка пыталась отгородить небо от водной поверхности. Это продолжалось недолго, лишь до тех пор, как несколько десятков воинов не подняли головы, удивленно, пытаясь убедиться, что туман им лишь чудится. И туман сразу исчез, отступил перед дружным натиском десятков снов, которые считали, что никакого тумана нет.

Лекс поднялся с черного камня в центре мира Кирпичухи и Хозяйки, и крикнул, громко, чтобы его услышали даже самые отдаленные ряды воинов: