На перепутье - Александра Йорк

Блэр взяла путеводитель по другим галереям, извиняюще улыбнулась дежурному и ушла.

В следующей галерее были представлены работы молодой женщины, которая, по словам владельца, уже завоевала несколько призов. Она специализировалась на пятнах акварельных красок, размазанных по обрывкам обоев, которые вначале были смяты, а затем расправлены. Затем снова смяты. Блэр оказалась по колено в смятых клочках обоев, разбросанных по полу. Чтобы разглядеть какую-нибудь работу, требовалось расправить кусок обоев на большом столе в центре зала. Так же придется демонстрировать их и у себя дома, вздумай она их приобрести. Блэр одолели сомнения.

Она переходила из одной комнаты в другую, в ней росло беспокойство, усиливающееся с каждой галереей, в которой она оказывалась. Наверное, разыскать что-то новое в искусстве сложнее, чем ей представлялось. Все идеи были довольно оригинальны, некоторые даже забавны, как, например, картины с гениталиями. Но способны ли они привлечь внимание сторонников коммерческого искусства? Ведь искусство не только развлечение, но и капиталовложение. Перри на этом настаивал. Из тех сексуальных штук могло что-то выйти. Пользуется же успехом на Бродвее пьеса под названием «Пусси и Питер. Диалог». Это такой хит, что до сих пор билеты можно достать только через знакомых. А здесь то же самое, еще один диалог. Если у них получается, может получиться и у нее.

В следующей галерее были выставлены нарисованные «найденные вещи», которые показались Блэр глупыми: разрисованные футляры из-под кассет, старые пакетики из-под презервативов, треснутые зеркала. Хотя кто его знает? Многие музеи имеют «найденные вещи» в своих коллекциях. Возможно, у каждого предмета есть свой социальный смысл. Фло здорово бы все объяснила. Она это умеет.

Беспокойство сменилось настоящим волнением, когда она зашла в последнюю галерею, указанную на своей карте. Стены были покрыты «Двадцатью тысячами» (так гласила надпись) по отдельности нарисованных спичек. Каждая спичка сверкала неоновой краской, нанесенной — чем — зубочисткой? Головки спичек были в целости и сохранности. «Вот бы чиркнуть одной из них», — подумала Блэр. Одной будет достаточно, чтобы все запылало. Господи, помилуй нас и спаси! Потрясающее впечатление! Нигилизм ради нигилизма имеет свою привлекательность. В этом чувствуется определенная творческая нотка, разве не так?

Блэр нервно взглянула в окно. Ее лимузин был припаркован у тротуара. Борясь с желанием зажечь спичку, она рванулась из галереи с такой скоростью, что Уильям не успел вылезти из машины и открыть ей дверцу. Оказавшись в машине, она вынула воротник с топазами из бархатного футляра и принялась перебирать камни, чтобы найти занятие для дрожащих пальцев. Она с радостью отметила, что машина поворачивает в сторону Манхэттена.

— Вот где мое место, — думала Блэр, опять прижавшись лбом к холодному стеклу. Здесь она в безопасности, защищена от требований мира. И от ее собственного дикого воображения, которое заставляло ее твердить как молитву: «Забудь искусство, забудь Фло». Но в душе Блэр чувствовала, что ее уважение к Фло выросло, ее потребность в ней увеличилась. Каким образом эта женщина выбирает предметы искусства, которые собирается представлять? Совершенно непонятно.

Как всегда, Уильям любовался своей хозяйкой в зеркало заднего обзора. На ней было его любимое манто, то самое, которое окружает ее лицо белым пушистым мехом, когда она надевает на голову капюшон. Она вроде бы спешила, когда вернулась в машину, но ему и в голову не пришло спросить у нее, куда ехать. Она сама скажет, когда придумает, где в следующий раз остановиться. А пока он просто ехал к центру города, понимая, что где бы ни была следующая остановка, она будет недалеко.

Блэр же вспоминала о телефонном разговоре с Тарой вчера вечером. Для Тары ее археология была всем. Но в то же время она стремилась познакомиться со всем новым. Когда она попросила Блэр устроить ей визит в новое крыло до официального открытия, она казалась искренне заинтересованной в искусстве двадцатого века, которое там представлено. Ее совершенно не смущало, что она не знает практически ничего о современном искусстве.

«Что же, меня это тоже не смущает», — подумала Блэр, выбросив из памяти воспоминание о своей растерянности при посещении галерей. На самом деле эти вещи вызывают во мне скуку. Отсюда и беспокойство. Если бы в жизни было больше настоящих сюрпризов, а не одни эти смятые клочки обоев.

Блэр вспомнила, как она скучала, будучи еще ребенком, боялась немного, как бы что-то не прошло мимо, хотя каждое ее желание немедленно выполнялось. Ей все всегда виделось одинаково скучным. Жизнь казалась предначертанной заранее.

Все, кроме, разумеется, верховой езды. Верховую езду она любила всегда. Потому что лошади не были полностью предсказуемы. Лошадь может быть отлично выезжена, но никогда нельзя быть уверенной, что она идеально прореагирует на твою команду и перепрыгнет через стену или сделает поворот и не поскользнется. Верхом на лошади Блэр испытывала ощущение риска, вызова и контроля — ощущение власти, которое ей не приходилось испытывать в других областях своей жизни.

Позднее, когда она повзрослела, даже секс с самыми странными типами в сравнении с верховой ездой казался скучным. Она покачала головой, улыбаясь самой себе и что-то напевая себе под нос.

Однажды, во время летних каникул в Ньюпорте, она переспала даже с ловцом омаров. Она ныряла за водорослями и решила стащить парочку омаров из горшков, подпрыгивающих на волнах, просто так, забавы ради. Когда рыбак заметил ее и рассерженно направил к ней свой большой катер, она швырнула ему его омаров вместе со своим купальником. Даже сейчас, двадцать пять лет спустя, она, можно сказать, чувствует, как его грубые пальцы сжимают ее соски. Перри обожает слушать ее рассказы об этом рыбаке.

Она встретилась с Перри в то же лето, на приеме, когда в первый раз выводили в свет ее сестру. Он был на два года старше Блэр, учился в школе в Швейцарии и сразу же сообщил ей, что его не интересует ничего, кроме катания на лыжах, даже секс. Блэр это показалось любопытным. Банни Харрингтон Крейн (Блэр некоторые ее друзья называли Банни) еще не доводилось встретить человека, любого возраста, который бы не интересовался сексом, особенно когда дело касалось ее. Ее имя, внешность и деньги всегда гарантировали ей внимание. Она познала секс в четырнадцать лет. Что еще могла она сделать на зло матери, пусть и втайне? По-настоящему доброй и любящей матери, которая полагала, что богатство накладывает определенные обязанности, что даже унаследованное богатство следует заслужить примерной жизнью и высокоморальным поведением. Наркотики и алкоголь казались Блэр формами протеста, годными для среднего класса, тем более что кроме этого ей разрешалось делать все. Поэтому дикие сексуальные выходки стали единственным диссонансом (что самое приятное, родители об этих выходках даже не подозревали) в ее упорядоченном в остальном существовании. Еще задолго до колледжа она попробовала секс (помимо всего прочего) с гомосексуалистом, африканским дипломатом, сыном мусульманского воина, принцем и сыном бывшего президента, не говоря уже о паре женщин постарше ее.

К концу вечеринки Блэр заинтересовала Перри настолько, что он возжелал переспать с ней. В ту ночь ей и в голову не могло прийти, что они поженятся. Он был всего лишь еще одной импровизацией, еще одной непредсказуемостью, с которой ей хотелось справиться. В конечном итоге контролировать Перри оказалось довольно легко. После того как она, к своему удовольствию, выяснила, что заявление Перри насчет незаинтересованности в сексе было всего лишь уловкой, чтобы затащить ее в постель, она взяла их взаимоотношения под свой контроль. Но тогда на нее произвело впечатление то, что у него хватило изобретательности удивить ее.