Учебник по химии - Анатолий Ключников

Мы оставили коней до утра в городской конюшне и разошлись кто куда: стражники — собирать манатки в дорогу, я — за деньгами к казначею, в ратушу.

Казначея я знал сызмальства: мы с ним учились в одном классе и даже когда-то дрались на равных. Один раз, помнится, — из-за Хельки. Мы тогда совсем ещё салагами бегали, и даже не очень догадывались, зачем оно, женское внимание, собственно, нужно. И вот теперь он стал отец солидного семейства, облысел, скрючился от конторской работы, занимаясь бесконечным пересчётом сундуков с медяками и серебрушками. Зато жизнью не рискует и инвалидом не станет. Спроси любую мать, какую работу она предпочтёт своему сыну, и она ответит: чтобы в тепле и при деньгах.

Казначей располагался в комнатушке и выдавал монеты только сквозь зарешеченное окошко. Случись налёт «лихих людей» — он в ней запросто отсидится, пока подмога не придёт: его дверь, обитая железом, изнутри запиралась на пудовый засов. Странная работа: вроде ты вольный человек, а целый день сидишь за чугунной решёткой и каменными стенами.

Я просунул в оконце вторую бумагу и свой заплечный мешок:

— Давай, отсыпай лопатой. Да возьми поширше.

— Тут конкретная сумма указана, я не могу выдать больше, чем положено, — сварливым голосом отозвался счетовод, за прошедшие годы напрочь растерявший чувство юмора.

Он сидел и звякал монетами, а я — скучал. Эта подвальная крыса (казна хранилась ниже уровня земли) даже не спросил, в какую такую меня отправляют дорогу: ведь не зарплату же я получал. Ну и чёрт с ним, — не больно-то и хотелось с ним общаться…

В эту ночь я переночевал у Хельки. Я когда-то очень давно с ней, того, «дружил», и не только сейчас, когда она стала мамашей…

У неё в избе жили двое её детишек, мирно спящих себе по кроваткам, а я даже не знал: был ли у неё когда-нибудь муж, или все её дети — прижитые блудом? Не знал, и даже не спросил. Не хотелось мне прикипать к ней душой: прошла былая юношеская страсть, и разговоры с ней как-то не клеились. У неё — свои проблемы: нет мужика в доме, а постоянно нужно что-то чинить, большие цены, малая зарплата и вечно голодные сорванцы, а у меня — свои: сходил на войну, растерял всё, что имел, и ничего не заработал, — кроме ушибов. Вот и в тот день (вернее, ночь) ни слова я ей не сказал, что меня отправляют куда-то, но она как нутром почувствовала и всё пыталась выяснить, что же происходит.

А я и сам ничего не знал. В войну я не верил: думал, что возврат нихельской армии на зимние квартиры наши паникёры приняли за изменение её военных планов, или решили на всякий случай перестраховаться. Если наша армия не стала бить в спину Нихелии, когда она стояла против Божегории, и даже наши наёмники беспрепятственно отправились на, казалось, неизбежную войну между этими странами, то сейчас-то, имея моё донесение о новом оружии, куда рваться-то, да ещё и на близкую зиму глядя?

Постой-постой, а что же это такое получается, а? Наши наёмники, выходит, оказались вдали от родины, и помочь ей никак не смогут: не успеют. Более того: Нихелии ничего не стоит захватить их в плен, на своей-то земле. Те, кто ушёл в Божегорию, — тем более помочь нам не смогут, но уже по географическим причинам. Наша армия сильно пострадала от недавних войн с другими соседями, из-за чего женский труд начал кое-где вытеснять исконно мужской. (Ещё пара таких войн — и у нас бабы станут работать дворниками, парикмахерами, писарями и казначеями. На почте вон уже некоторые работают, однако.) Если по нашей армии долбануть сейчас чудо-оружием, то нам тогда совсем кранты, наверное. Хоть у нас с Нихелией и мир, и выгодная торговля, но ведь у неё есть давнишние претензии на некоторые наши земли, где, кстати, есть, в том числе, и приснопамятный замок, давний хозяин которого являлся другом детства деда нынешнего нашего короля. Может быть, это и правда были когда-то нихельские земли, — как знать?

Наверное, я как-то не так дёрнулся, и чуткая Хелька сразу же спросила:

— Да что с тобой сегодня такое?! Куда ж тебя посылают, — скажи ты, наконец! Только душу всю мою выматываешь. Тебе что, всё равно, что я за тебя переживаю и мучаюсь?

— Зачем тебе за меня переживать? — я хмыкнул. — Найди себе мужа, который по свету не таскается, да и живи с ним. Меня ведь или убьют, или покалечат когда-нибудь. Тут хоть переживай, хоть нет — а одно из двух непременно случится.

— Дурак ты! — она обиделась и резко отвернулась. Потом всё же повернулась обратно:

— Никогда так нельзя говорить: иначе непременно так оно и будет. Ты должен думать только о хорошем — тогда у тебя будет всё хорошо. Я знаю: именно так это и бывает. Вот ты себе дом хочешь купить — неужели никогда не мечтал об этом? Вот просто так собираешься взять и купить? Без мечты? Может, он тебе и не нужен совсем?

Я молчал, смущённый такими разговорами. Если Пресветлый решит, то будет тебе и дом, и жизнь долгая. Не решит — не будет. А мечтать-то об этом зачем? Ну, попросить Пресветлого, конечно, можно. Как говорится: проси быка — глядишь, курицу и получишь. А мечтать молча никакого толку не будет.

Хотя, как оно сказать… Я ведь у Пресветлого дом никогда не просил, ни вслух, ни мысленно. У меня нет столько наглости, чтобы он мне, мелкой букашке, такие ценности отваливал за просто так. Никаких дел во славу Его я не совершил, и даже жертвовал сущие гроши, а он мне — дом, и тем более без моей личной просьбы??? Да с какой стати?! Мне не верилось, что ОН свои дары раздаёт безрассудно, по нелогичной прихоти.

Стало быть, мечтал я про свой дом втихаря — и вот теперь имею много шансов на то, чтобы его, наконец-то, получить. Вроде как с Хелькиной идеей сходится… Да только я сначала командиром отряда «сов» сделался, награды большие получать начал, и лишь потом купить дом получил возможность. Мечтать — не вредно, но без карьеры, однако, ничего не получишь… Кстати, и дома-то у меня пока нет.

— Мечты, мечты, — буркнул я. — Спи, давай. Завтра вставать надо рано.

— Глупый ты ещё, — вздохнула Хелька, погладив меня по щеке и потеребив чёлку. У неё из уголков глаз уже сбегали змейки начинающихся морщин, а озорные веснушки стали превращаться в старческие пигментные пятна. И некоторые волоски засеребрились… Только ресницы оставались такими же длинными, хотя и поредели: она так забавно ими моргает…

— Зато пока живой, — ответил я.

Утром мы втроём вновь встретились у здания конюшни, но уже в полном вооружении и с набитыми под завязку котомками. Мои спутники, о дальних дорогах не помышлявшие, выглядели уныло. Я решил их встряхнуть:

— Слушай сюда, пехота, — начал я. — Прошу запомнить, аки молитву за хлеб насущный: я для вас теперь и отец, и Бог, и все мои указания вы должны исполнять так, как для себя. Быстро и без раздумий. Только в этом случае у вас будет шанс вернуться домой живыми. Вы ЖИТЬ хотите или как?

В ответ пришло понурое молчание. Ссориться со мной они не хотели: боялись моих умений.

— А за неисполнение моих приказов при выполнении ВОЕННОГО поручения, на которое нас отправляют, я буду карать так, как позволяет мне закон ВОЕННОГО времени. Это понятно? — и я слегка прикоснулся к рукояти меча.