Американская пастораль - Филип Рот

Доун сбегала в Эйвон от собственной красоты, но убегать от нее она умела не лучше, чем откровенно щеголять ею. Чтобы жить в мире со своей красотой и не переживать по поводу того, что она затмевает в вас все остальное, нужно обладать задатками повелителя, то есть уметь получать удовольствие от власти и не жалеть людей. Красота, как и всякая особая отметина, отделяет вас от других, делает вас неповторимым — и уязвимым для неприязни и зависти, — и, чтобы относиться к собственной красоте с невозмутимым спокойствием, чтобы принимать людское неравнодушие к ней как нечто само собой разумеющееся, чтобы легко играть ею и вообще обращаться с этим даром наилучшим образом, хорошо бы вам выработать в себе подходящее чувство юмора. Доун не была прямолинейна; о ней, пожалуй, можно было сказать: женщина с огоньком, и она умела очень остроумно пошутить — но это другое, а той глубинной самоиронии, которая помогала бы ей управляться с красотой и чувствовать себя раскованной, ей все-таки недоставало. Только выйдя замуж и расставшись с девственностью, она нашла место, где могла сколько угодно быть той красавицей, какой уродилась, — таковым, к вящей пользе как мужа, так и жены, стало место в постели со Шведом.

Они называли Эйвон Ирландской Ривьерой. Безденежные евреи ездили в Брэдли-Бич, а безденежные ирландцы — в соседний Эйвон, прибрежный городишко из десятка домов. Ирландцы с толстыми кошельками — судьи, строители, пластические хирурги — отправлялись в Спринг-Лейк, за внушительные ворота поместья, пристроившегося к южной окраине Бельмара (другого курортного городка, где национальности смешивались более или менее свободно). Доун когда-то брала на постой в Спринг-Лейк сестра ее матери Пег, вышедшая замуж за Неда Махони, адвоката из Джерси-Сити. «Если ты ирландец, адвокат, живешь в этом городе и водишь дружбу с городской управой, — просвещал ее отец, — мэр Хейг по прозвищу Закон-это-я берет тебя под свою опеку». Поскольку дядя Нед — велеречивый краснобай, заядлый игрок в гольф и мужчина приятной наружности — занимал в округе Гудзон тепленькие местечки с того самого дня, как вышел из Юридической школы им. Джона Маршалла, перешел через дорогу и поступил на работу в солидную фирму на Джорнал-сквер, и поскольку он любил хорошенькую Мэри Доун больше всех своих племянниц и племянников, то каждое лето, проведя неделю с матерью, отцом и Дэнни в меблированных комнатах в Эйвоне, она, уже одна, ехала к Неду и Пег и следующую неделю жила с ними и их детьми в Спринг-Лейке, в громадном, стоящем прямо на берегу океана старом отеле «Эссекс и Сассекс», где по утрам в просторном ресторанном зале с видом на море на завтрак подавали французский тост с вермонтским кленовым сиропом. Белой крахмальной салфеткой, которую она клала на колени, можно было обернуться, как саронгом, а сверкающие столовые приборы весили тонну. Путь к ресторану пролегал через мостик, чудный горбатый деревянный мостик, соединявший «океанскую» и «озерную» части отеля. И вот теперь она, если ей особенно досаждали на пляже в Диле, ездила, минуя Эйвон, в Спринг-Лейк и вспоминала, как этот городок каждое лето ее отрочества вдруг материализовывался перед ней из ниоткуда, во всей своей волшебной прелести, — прямо-таки личное владение Мэри Доун. Она помнит свои мечты о том, как пойдет в белом платье невесты к алтарю в соборе Святой Катерины и станет женой богатого адвоката, вроде дяди Неда, будет жить в каком-нибудь из здешних роскошных, с огромной верандой летних домов с видом на озеро и на соборный купол, а океан будет шуметь в каких-нибудь пяти минутах ходьбы. И все это могло осуществиться, стоило ей только пальцем поманить кого-нибудь из ходивших за ней толпой студентов католических колледжей, толковых и веселых приятелей ее двоюродных братьев; но она предпочла влюбиться в Сеймура Лейвоу из Ньюарка и выйти замуж за него — так что жизнь ее протекала не в Спринг-Лейке, а в Диле и Олд-Римроке. Печальная тема разговоров ее матери. «Так уж сложилось, — говорила мать своим собеседникам. — Она могла бы иметь там прекрасную жизнь, как у Пег. Даже лучше. Какие там соборы — Святой Катерины, Святой Маргариты. Святой Катерины прямо на озере. Великолепные соборы. Просто великолепные. Но Мэри Доун все делает наперекор. Всегда была упрямой. Всегда делала, что хотела, на этот конкурс красоты пошла; а уж после него ей быть как все? — нет уж, увольте».

В Эйвон Доун ездила, исключительно чтобы покупаться. Она до сих пор ненавидела лежание на пляже под солнцем, до сих пор с досадой вспоминала, как входившие в конкурсный комитет представители Нью-Джерси заставляли ее, светлокожую, каждый день загорать: дескать, на фоне загара твой белый купальник будет выглядеть сногсшибательно. Когда у нее появился ребенок, она всеми силами стала открещиваться от всяких напоминаний о том, что она «бывшая то-то и то-то», которую по каким-то необъяснимым, абсурдным причинам презирают другие женщины, из-за чего была подавлена и сама себе казалась посмешищем. Она даже отдала на благотворительность все вещи, которые директор-распорядитель (у него были свои идеи о том, как должна выглядеть девушка из Нью-Джерси, борющаяся за звание «Мисс Америка») выбрал для нее у дизайнеров в Нью-Йорке, куда накануне конкурса они на целый день ездили за туалетами. Шведу казалось, что она потрясающе смотрится в этих одеждах, ему было жаль, что она от них избавляется, но, по крайней мере, он убедил ее оставить корону — будем, мол, внукам показывать.

И вот, когда Мерри начала ходить в детский сад, Доун решила доказать женскому сообществу — не в первый и не в последний раз, впрочем, — что она способна произвести впечатление не только своей внешностью. Она решила разводить скот. Отчасти это было связано с воспоминаниями детства. В 1880-х годах ее дед с материнской стороны двадцатилетним парнем перебрался из округа Керри в портовый Элизабет, женился, поселился неподалеку от собора Святой Марии и произвел на свет одиннадцать детей. На жизнь он первое время зарабатывал в доках, но потом купил пару коров, чтобы у семьи было свое молоко, и начал продавать излишки надоя богачам с Уэст-Джерси-стрит: Мурам («Краски Мура»), семье адмирала Хэсли по прозвищу Бык, нобелевскому лауреату Николасу Мюррею Батлеру. Он быстро стал в Элизабете едва ли не первым молочником-частником. На Мюррей-стрит он держал тридцать коров; что у него было мало земли, не имело значения — в те времена коров разрешалось пасти где угодно. Его сыновья все пошли в молочный бизнес и занимались им до тех пор, пока после войны не появились большие супермаркеты, вытеснившие мелких одиночек с рынка. Отец Доун, Джим Дуайр, работал на семью ее матери — так родители Доун и встретились. Мальчишкой Джим Дуайр с двенадцати часов ночи и чуть ли не до утра разъезжал на грузовичке и продавал молоко «с колес» — холодильников тогда не было. Но он терпеть не мог эту работу. Слишком тяжелая жизнь получалась. К черту, сказал он в один прекрасный день, и начал слесарить. Доун любила приходить и смотреть на коров, и, когда ей было лет шесть-семь, какая-то из двоюродных сестер научила ее доить. Восторг! Животные меланхолично жуют свою жвачку, а ты дергаешь их за вымя сколько твоей душе угодно и смотришь, как молоко бьет тонкой струей, — это удовольствие оказалось незабываемым.

А с мясным скотом ей не нужны были лишние руки, она все дело могла вести одна. Симментальская порода, дававшая много молока, однако считавшаяся мясной, в то время еще не была официально зарегистрирована в США, поэтому купить ее можно было по сходной цене. Селекция, скрещивание симментальских коров с комолыми хирфордскими — вот о чем она думала. Жизненная сила гибридов, увеличение продукции исключительно за счет смешения пород. Она читала книжки, покупала журналы, подписывалась на каталоги; листая их вечером, она подзывала мужа к себе и говорила: «Смотри, какая телочка! Надо поехать взглянуть на нее». Скоро они уже вместе ездили на выставки и ярмарки. Ей нравилось участвовать в аукционах. «Знаешь, — шептала она ему, — даже страшно, как это напоминает Атлантик-Сити. Это ведь конкурс на „Мисс Америка“ среди коров». На прикрепленном к платью бэйдже значилось: «Доун Лейвоу, скотоводческая ферма „Аркадия“». Идею названия Доун почерпнула в их олд-римрокском адресе: Аркадия-Хилл-роуд, 62; купить красавицу корову было для нее почти непреодолимым искушением.