Керенский - Владимир Федюк

После короткой остановки в Киеве Керенский 13 мая прибыл в Каменец-Подольск, где должен был собраться съезд делегатов от частей и соединений Юго-Западного фронта. Большой зал городского театра был набит в этот день битком. Одним за другим выступали ораторы, представлявшие разные политические группы и партии. Среди них, между прочим, были будущий большевистский главковерх прапорщик Н. В. Крыленко. Наконец слово было предоставлено военному министру. Керенский был в ударе. "Вы самые свободные солдаты мира! Разве вы не должны доказать миру, что та система, на которой строится сейчас армия, — лучшая система? Разве вы не докажете другим монархам, что не кулак, а Советы есть лучшая сила армии? Наша армия при монархе совершала подвиги: неужели при республике она окажется стадом баранов?"[207]

На следующий день Керенский в сопровождении генерала Брусилова выехал на передовую. В течение дня он пять раз выступал с речами, каждый раз срывая шквал аплодисментов. Очевидцем одного из таких выступлений оказался прапорщик Ф. А. Степун. Он вспоминал: "Как сейчас вижу Керенского, стоящего спиной к шоферу в своем шестиместном автомобиле. Кругом плотно сгрудившаяся солдатская толпа. Сзади нее офицерские фуражки и погоны. Неподалеку от меня, у заднего крыла, стоит знакомая фигура дважды раненного пехотного поручика. Приоткрыв рот, он огромными печальными глазами и полными слез в упор смотрит на Керенского и не только ждет, но как будто бы требует у него какого-то последнего всерешающего слова".

Приступ ораторского вдохновения, посетивший Керенского накануне, не прошел и к этому времени: "Его широко разверстые руки то опускаются к толпе, как бы стремясь зачерпнуть живой воды волнующегося у его ног народного моря, то высоко поднимаются к небу. В раскатах его взволнованного голоса уже слышны характерные для него исступленные всплески. Заклиная армию отстоять Россию и революцию, землю и волю, Керенский требует, чтобы и ему дали винтовку, что он сейчас пойдет вперед, чтобы победить или умереть".

Аудитория слушала Керенского завороженно. Внезапно однорукий поручик протиснулся вперед и, подойдя к Керенскому, сорвал с себя Георгиевский крест и нацепил его на френч военного министра. Керенский пожал поручику руку и передал крест своему адъютанту: в благотворительный военный фонд. "Приливная волна жертвенного настроения вздымается все выше: одна за другой тянутся к Керенскому руки, один за другим летят в автомобиль Георгиевские кресты, солдатские и офицерские. Бушуют рукоплескания. Восторженно взвиваются ликующие возгласы: "За землю и волю!", "За Россию и революцию!", "За мир всему миру!" Где-то, поднимаясь и ширясь, надвигаются на автомобиль торжественные звуки "Марсельезы"".[208]

Эффект таких речей был поразителен, хотя и недолог. Скептики могли сколько угодно иронизировать, называя выступления Керенского "поэзоконцертами". Действительно, в них было что-то схожее с эстрадными выступлениями Игоря Северянина: "Тогда ваш нежный, ваш единственный, я поведу вас на Берлин". Но публика проглатывала эти бесконечные "я", передозировку пафоса и повторы. Если бы Керенский призвал к немедленному наступлению, нет сомнений — вся многотысячная толпа его слушателей тотчас бы ринулась на врага. Но если бы наступление предстояло на следующий день, никаких гарантий дать было нельзя.

Мы уже писали о том, что, выступая, Керенский заводил не только аудиторию, но и самого себя. В эти минуты он и сам верил в то, что ведет за собой народ, что его словам внимает вся Россия. Но это не мешало ему рассчитывать свои шаги, умело пользоваться настроением момента. Именно 14 мая, в день своего триумфа, Керенский передал в печать текст "Декларации прав солдата". Одновременно в газетах был опубликован подписанный Керенским приказ о наступлении. Собственно, это не был настоящий приказ, а скорее воззвание, призывавшее быть готовым к активным действиям. Керенский обращался к солдатам: "Вы понесете на концах штыков ваших мир, правду и справедливость. Вы пойдете вперед стройными рядами, скованные дисциплиной долга и беззаветной любви к революции и родине".

Позже Н. Н. Суханов писал о том, что в строках этого приказа так и чувствуется, как Керенский видит себя в роли героя Великой французской революции. Все это так — и позерства, и театрального пафоса в приказе больше чем достаточно. Однако обратим внимание на то, как удачно дополняют друг друга приказ и "Декларация прав солдата". "Декларация" должна была стать уступкой левым и заставить их смириться с идеей наступления, приказ — вселить надежду в генералитет и офицерство. Предполагалось, что все будут довольны или по крайней мере не станут возражать.

Завершая поездку по передовой, Керенский отправил в Петроград телеграмму: "Доношу Временному правительству, что, ознакомившись с положением Юго-Западного фронта, я пришел к положительным выводам, которые сообщу по приезде".[209] Остается гадать, обманывал ли Керенский правительство, или обманывался сам. Скорее второе — видя восторг слушателей, он принимал его за чистую монету. Между тем аудитория, вдоволь накричавшись "браво!", "бис!", расходилась по своим делам и быстро забывала завершившееся представление. Как адвокат, как несостоявшийся артист, Керенский всегда переоценивал силу слова. В его понимании уговорить означало то же, что и приказать. Не случайно позже за Керенским укрепилась кличка "главноуговаривающий". Самое поразительное, что Керенского она совсем не обижала.

До поры до времени этот прием срабатывал. Но уговоров хватало ненадолго, что показала неприятная история, имевшая место в Севастополе.

Севастополь в ту пору был главной базой Черноморского флота. По сравнению с Балтикой здесь долгое время сохранялась видимость закона и порядка. Главная заслуга в этом принадлежала командующему флотом вице-адмиралу А. В. Колчаку. Это был один из самых молодых (ему едва исполнилось 42 года) и талантливых русских адмиралов. В прошлом известный полярный исследователь, крупнейший специалист по минному делу, он возглавил Черноморский флот с июля 1916 года. За этот короткий срок Колчак сумел добиться немалых успехов. Черное море было фактически очищено от вражеских судов. Турецкие корабли были заперты в Мраморном море, а выходы из пролива Босфор перекрыли минные поля.

С началом революции Колчак сумел найти общий язык с Советами. Образованный в Севастополе Центральный военно-исполнительный комитет (ЦВИК) возглавил лейтенант Р. Р. Левговд, бывший прежде флаг-офицером Колчака. Сам адмирал нередко присутствовал на заседаниях ЦВИКа и утверждал все его постановления.

Черноморский флот сохранял боеспособность даже тогда, когда на Балтийском флоте разложение дошло до необратимой черты. Более того, в конце апреля ЦВИК принял решение направить в Кронштадт и Гельсингфорс матросскую делегацию, с тем чтобы убедить моряков-балтийцев в необходимости сохранять дисциплину. Ее возглавил знаменитый Федор Баткин, в прошлом недоучившийся студент, чьи ораторские способности, по оценке современников, могли соперничать со способностями Керенского.