На горизонте горело зарево - Игорь Надежкин

вечер, и с видом радушного хозяина предложил всем выпить. Он много шутил, вел себя раскрепощенно и нес бесконечный вздор об атеизме и своем отрицании всех религий. Но по старой привычке ссылался на буддистские сутры. А я все смотрел на него и не мог понять: неужели я мог в нем ошибиться? Мне не хотелось верить, что вся его внутренняя тонкость и чуткость души были лишь частью образа, от которого он отказался, как от рваных сапог. Но в тот вечер я просто сказал себе: «Да что с тобой? Это ведь старый добрый Свиренко. Выброси эту чушь из головы». Я еще не догадывался, как сильно заблуждался на его счет.

Артем же был радостен. Слушал внимательно и вел себя обходительно. На каждое изречение Свиренко спешил ответить: «Очень интересная мысль», — и одобрительно кивал. Наверное, только я сумел заметить, что он просто ломает комедию. Артем всегда был скрытен, и ложь его была доведена до совершенства. Он мог часами внимать другим, ничем ни выдавая себя, а тем временем, как ночной воришка, выкрадывал из слов смысл и делал выводы, о которых никому не рассказывал. Порой его собеседник не мог даже представить, что только что стал чьим-то врагом. Что этот несмышленый парнишка, глотающий с жадностью даже самый нелепый вздор, давно уже начал загонять его в угол и теперь ждет момента, чтобы оставить в дураках. Свиренко, тем временем, продолжал говорить. Вскоре, не желая прерываться даже на пять минут, он повел Артема за собой на балкон, где обычно курил, сидя на сбитой из старых досок скамье. Кат, оставшись со мной наедине, сказала устало:

— Как твои дела?

— Все как обычно, — я придвинулся к ней. — Знаешь, я по вам очень скучал. Мне не хватает тех времен, когда мы всюду ходили втроем.

— Нам тоже.

— Нам? — я покачал головой. — Не очень-то похоже, чтобы он скучал по мне. Он не звонит мне. Я звал вас в гости несколько раз, но…

— Просто он… — Кат оборвалась на полуслове. — Он изменился.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Не нужно спешить. Дай ему еще немного времени.

— Все повторяется. Я уже видела это раньше. Так было с моим мужем.

— Не переживай. Все это осталось в прошлом. К тому же, мне кажется, скоро все наладится.

— Может, тебе стоит пожить у нас? — выпалила она вдруг. — Мы ведь можем жить втроем. И все будет, как раньше.

— Не подумай, что мне не хотелось бы этого, — начал я осторожно, — Но двум мужчинам не место в одном доме. Это может все усложнить. К тому же, мне кажется, Свиренко этого не одобрит, — я не хотел говорить ей о том, куда планирую отправиться. Она не поняла бы. Свиренко уж тем более. Он как приверженец либеральных идей всегда винил во всем Россию и презирал всех, кто имеет мнение отличное от него.

— Ему плевать, — выпалила Кат. — С тех пор, как началась война, ему стало плевать на все.

— Я подумаю об этом, — мне было не приятно врать ей, после того как она доверила мне свои переживания.

— Я волнуюсь за тебя, — она взяла мою руку. — Ты мне дорог, и я не хочу, чтобы эта война забрала тебя у меня.

— О чем ты говоришь? — спросил я нервно посмеиваясь. На мгновенье мне показалось, что Кат знает о том, что я задумал.

— Ни о чем. Просто переезжай к нам. У нас как раз свободная спальня. Многое изменилось, но это еще не значит, что все кончено.

— Не волнуйся, со мной все будет в порядке, — пытался я убедить толи ее, толи себя. — Я ведь всегда выпутываюсь из передряг.

— Пообещай, что переедешь к нам.

— Слушай…

— Пообещай мне прямо сейчас, — Кат не намерена была сдаваться. — Ты не посмеешь нарушить обещание.

— Хорошо — сдался я. Я уже был почти уверен, что Кат обо всем знает. Уж не знаю, как такое возможно. Может почувствовала что-то, не уловимое для глаза. Я так никогда и не рассказывал ей о том, о чем думал в тот день. А она так и не рассказала, почему ей было так важно взять с меня обещание.

Их квартирку мы покинули, когда начинало темнеть. Артем хотел уйти раньше, волнуясь, что мы пропустим последний автобус, но я успокоил его, сказав, что мы легко сможем поймать машину. Мы доехали до железнодорожного вокзала, откуда вдоль промышленной зоны пошли старой дорогой к трассе. В пути я спросил его.

— А ведь все прошло не так уж и плохо. Мне кажется, ты понравился Свиренко.

— Не нужно, — отрезал он. — Я слышал, о чем вы говорили, пока я ждал в коридоре.

— Слушай, я…

— Все в порядке, — он махнул рукой. — Ты решил?

— Я не поеду, — ответил я, глядя прямо в его глаза.

— Хорошо, — он был разочарован. Думаю, он ждал что я буду рядом с ним.

— И ты не должен этого делать, — я одернул его за плечо. — Пойми, месть никому не поможет. Ты можешь убить хоть сотню солдат, на их место придет еще сотня, желающая за них отомстить. Насилие нельзя остановить другим насилием.

— Не уговаривай меня, — Артем внимательно посмотрел на меня. Взгляд его был холоден и спокоен. — Это пустая трата времени.

Около полуночи мы сели в машину к двум парням, которые подбросили нас до сквера за переулком. Оттуда мы сразу разошлись по домам. Артем выглядел подавленным и лишь сказал напоследок.

— Знаешь, у меня накопилось много дел. Мы несколько дней не увидимся.

— Все в порядке? — спросил я, зная, что он ни за что на свете не скажет правду.

— Да.

— Позвони мне, когда будешь не занят, — я до последнего наделся, что он передумает.

— Конечно, — и он ускользнул от меня в подворотню, угрюмо согнувшись и поспешно бросив: «До встречи».

Через две недели Артем отправился в ЛНР и вступил в ополчение. Вернулся он только зимой 15-го, получив тяжелое ранение в районе Дебальцево. Он попал под минометный огонь. Осколки пробили ему легкое и сильно обезобразили лицо. Вернувшись домой, он так и не смог найти себя в мирной жизни. Восстановившись после ранения, он снова вернулся в Донбасс, где пробыл до 16-го года. Затем он нанялся в частную военную компанию. Был в Южной Африке. Затем Сирия. В конечном счете, война стала его образом жизни. В последний раз я видел его в Апреле 22-го. Он воевал в Харьковской области и его отделение отправили в Белгород за припасами. Ему негде было остановиться, и он позвонил мне узнать, не знаю