На горизонте горело зарево - Игорь Надежкин

прохлада цепляет за пальцы. Где-то внутри меня уже таилась серая грусть, и все реже хотелось выходить из дома.

Остаток вечера я просидел в своей квартирке, до неприличия простой, но в которой мне всегда было тепло и спокойно. Это был мой маленький угол, сокрытый ото всех, где я мог запереться и думать, пить вино и слушать любимые записи. Сидеть допоздна у окна и смотреть, как автомобили плывут по дороге, забыв обо всем на свете.

Глава 3

Вскоре осень окончательно захватила город. Стылые вечера, дождливые дни, и кругом унылые лица. Лужи. Серость. Под ногами расползалась грязь. Над головой нависали рваные тучи, что плыли себе, обдавая землю дождем. Время тянулось неспешно. Я все больше увязал в грусти и уже почти не выходил из дома. Приходя с работы, я садился у окна и повторял себе: «Потерпи еще денек, а завтра все пройдет», — но легче так и не стало. Не знаю, что было тому виной, скверная погода или усталость, но день ото дня я становился все мрачнее и озлобленнее.

Казалось, силы оставили меня и мне никогда уже не стать прежним — вольным и стремительным, способным обогнуть полмира, только бы ухватить свое. Я просто лежал, распластавшись на полу в мрачной квартире, как старый пес, который давно уже потерял хватку. Все повторял, как полоумный: «Еще один день, приятель. Еще один день». Я привык не обращать внимания на боль и усталость, идти напролом непреклонной человеческой массой, но теперь не видел ориентиров. Курил и впервые за долгие годы думал: «А что, если я ошибся? Что если те идеалы, которые я однажды установил для себя — всего лишь заблуждения молодости?». Я так привык тянуться к чему-то и терпеть, что, кажется, вовсе разучился жить. Подходя к зеркалу, я видел лишь истрепанное лицо — шрамы и хмурый взгляд исподлобья. И тихо спрашивал сам себя: «Разве ты еще способен верить во что-то?».

Тогда-то я и решил вернуться домой. В свой городок. Мне казалось, что я зашел в тупик и возвращение к началу виделось мне здравой идеей. Однако я не учел того, что за эти годы я успел стать совсем уже другим человеком.

Жечь за собой мосты я не стал. Решил, что лучше сперва съездить домой ненадолго и разузнать обо всем, прежде чем увольняться с работы. Остановиться я собирался у матери, которая уже давно звала меня в гости. С трудом уговорив хозяина дать мне двухнедельный отпуск, я купил билеты и начал собираться в дорогу. В путь я отправился пасмурным утром. Сел в автобус и занял место по соседству с подвыпившим моряком, который уже лет десять не выходил в море. В дороге он не раз пытался завести разговор. Отвечал я неохотно. Моряк мне быстро наскучил. К счастью, ехать было всего двести километров. Забавно, но когда-то они казались мне невыносимо далекими.

Автобус ехал по М2. Странно было вернуться на эту дорогу. Странно было понимать, что я скоро вернусь домой. Я часто вспоминал родные места, но теперь все стояло перед глазами, как наяву. Я видел наш городок. Две сотни многоэтажных домов, а вокруг поля и холмы, поросшие осокой и конским щавелем. Если спуститься вниз — рудник и комбинат. Я видел, как когда-то носился по этим улочкам. Долговязый чудаковатый юнец, что шел из местной библиотеки с книгами в пакете — Конан Дойл, Джек Лондон или «Оливер Твист» Чарльза Диккенса. Обычный парень, что скитался без дела и клялся тренеру, что не курил после школы за стройкой, или сидел на грязных ступеньках, греясь в подъездах и проигрывая карманные деньги в карты.

Городок, где мы с Егором Анохиным и еще парочкой наших друзей часами слонялись по улицам. Летом блуждали по окрестным стройкам, пытаясь найти работу, чтобы раздобыть деньжат на вечер и спустить их на пиво и соседских девчонок. Когда становилось скучно, шли померяться силами с парнями с соседней улицы. А ночью возвращались домой с разбитыми лицами и говорили своим матерям: «Ну, да, подрался. С кем не бывает?», — а те доставали флакончики с йодом, ругаясь и причитая, что завтра им рано вставать на работу, где они будут тратить жизнь за крошечную зарплату, пока наши отцы пропадают где-то, не вспоминая о нас.

Вести из городка приходили нечасто, но я знал обо всех своих прежних друзьях. Нас там было немало. Я и Егор Анохин. Кирилл Проскуров. Андрей Измаилов, что давно уже поутих и теперь лишь смиренно работал. Красавчик Сергей Щербатов, давно позабывший о трезвости, потому как не смог смириться с тем, что в шестнадцать остался хромым. Андрей Замитов, скромный и пугливый мальчишка, что женился на девушке с нашей улицы и теперь растил прелестную дочь. Юра Гриднов и Алексей Равченя, что попали в колонию за авто угон. Артур Мизуров, потерявший обоих родителей и уехавший жить куда-то под Тулу. Ненормальный Коля Мангушев, который однажды в стычке ударил ножом Витю Атанова. И Антон Гофт и еще много парней, которых я уже успел позабыть.

Когда я очнулся от воспоминаний, вдоль трассы уже виднелись знакомые домики, придорожные забегаловки и бензоколонки. Я был уже почти дома.

Глава 4

Сойдя с автобуса, я сразу отправился на свою улицу, к десятку панельных домов на отшибе, где кипела жизнь и люди кричали что-то из окон. Слева от улицы по-прежнему простирался пустырь, который каждую осень размывало дождями так, что нам приходилось огибать весь квартал, чтобы добраться до школы. А Егор Анохин, когда был еще мальчишкой, ранней зимой в сильнейший туман, заплутал там на добрых два часа. Справа, метрах в двухстах, за маленьким парком, как и прежде, гудела и мчалась М2.

Ничего здесь не изменилось. Старушки в разноцветных полиэтиленовых дождевиках, сидя у дороги, продавали картошку. Возле них, как обычно, крутился старый военный в затертой форме, что вернулся седым из Афганистана, а теперь по три раза в неделю, напившись, избивал своих сыновей. Нам он всегда казался смешным. Встречая его, мы кричали: «Дядя Гриша, почем фунт лиха?», — а он, оголяя кривые зубы, каждый раз отвечал: «Задаром отдам. Нашелся бы покупатель», — и мы смеялись, не понимая, насколько он был серьезен. В парке возле церкви все так же сидела в инвалидной коляске безногая старушка с книгой или радиоприемником. Заметив ее, я всегда ускорял шаг — боялся, что она о чем-нибудь спросит, а я буду смотреть только на ее культи.

Мне всегда казалось, что время не