Офицерский мятеж - Леонид Смирнов

Любимая не давалась. Сухов придвинулся к Марусе и резким движением прижал к себе. Любимая дернулась, но вырваться ей не удалось — военмор держал надежно. Тогда она наоборот, крепко прижалась к Петру плечами, грудью, животом и бедрами.

— Все будет хорошо, милая. Все будет хорошо…

В комнате зазвонил телефон.

— Закрытый разговор, — приказал Сухов «Домовому».

Тот незримой стеной отделил хозяина от Маруси. Она видела своего любимого, могла дотронуться, но не слышала ни слова.

— Капитан второго ранга Сухов слушает, — отчетливо произнес Петр.

— Добрый вечер. Говорит лейтенант Койволайнен. Мне бы очень хотелось с вами побеседовать. Приходите сегодня ко мне — в штаб базы.

Командир «Котлина» понимал, что, несмотря на негласную тройную проверку, которую выдержал на Старой Земле, разговора с контрразведкой Шестого флота ему не избежать. И все-таки в глубине души надеялся, что как-нибудь обойдется. Не обошлось…

— О чем мы должны говорить? — осведомился Сухов. — Вы нашли террористов, что взорвали мой дом?

— Нет, не нашли. Но, поверьте, у нас найдутся темы для разговора.

— Я верю… — пробормотал военмор. — Вот только я служу на флоте — в отличие от некоторых. И не могу в ущерб делу шататься по кабинетам. Обращайтесь к командующему эскадры. Если он прикажет, я к вам приду. Честь имею. — Сухов оборвал связь.

На душе было тревожно. Начинаем пожинать плоды «сорванного заговора». Русских будут проверять по всем флотам. Современный детектор лжи сбоев не дает. Нас, недовольных, выловят по одному. И о нашей участи человечество ничего не узнает. Личные дела и кадровые приказы сотрут — будто и не было таких.

— Петенька, — позвала Маруся, которая встревожилась, глядя на помрачневшее лицо любимого.

Он не отозвался.

— Петенька, — позвала снова, дотронулась до локтя. Затормошила.

— Я за него, — нехотя ответил Петр.

— Вчера о тебе говорили в госпитале.

— Кто? — спросил он без особого интереса.

— Военврачи. Начальник хирургического отделения и ординаторы.

— И что же они говорили? — Сухову стало любопытно, что могло сказать о нем Марусино начальство. И вообще: что думают о нем люди.

— Ты им нравишься, Петя.

— Разве я — барышня, чтоб нравиться или нравиться? Или поп-звезда?

— Ты теперь у нас национальный герой.

— Герой — башка с дырой, — буркнул Сухов.

— Дырявые герои тоже в дело пойдут… — замурлыкала Маруся и начала взбираться на могучий торс Петра — как опытная альпинистка на марсианскую гору Олимп.

Но гора вовсе не желала быть покоренной. Одним движением она перевернула ситуацию и обрушилась на альпинистку. Маруся была погребена под шестью пудами любви.

Новый командующий Белой эскадры контр-адмирал Пауль Гецнер решил не связываться с контрразведкой. Хоть он и терпеть не мог сыскарей и стукачей, но предпочитал не конфликтовать с ними, а откупаться. Русский военмор — не слишком дорогая цена собственного спокойствия. В результате Сухов получил приказ отправиться на допрос к Койволайнену.

Звонок из Брюсселя застал Сухова по дороге к штабу базы Шестого флота. Ригерт вышел с межзвездной линии на мобильник военмора.

— Я выполнил ваше требование, Петр Иванович. Теперь жду ваше слово.

— Без моего экипажа я — никто. Мы должны принять решение сообща, — твердо произнес Петр. — Это мое категорическое условие.

«Судьбы многих людей решаются сейчас. Нельзя дать слабину. Нельзя ошибиться», — подумал военмор.

Ригерт неожиданно для Сухова не стал упираться — буркнул недовольно:

— Хорошо. Но, пожалуйста, поспешите.

— Поспешу, если выйду отсюда.

— Где вы находитесь?

— В нескольких шагах от штаба. Иду к Койволайнену.

— Не бойтесь этого увальня — он делает свою работу. Как умеет.

— А детектор лжи?

— Вы еще не под следствием, Петр Иванович. И пока что никто не посмеет пропустить вас через детектор. В случае чего пригрозите, что пожалуетесь мне. Тотчас отстанут.

— У вас настолько дурная репутация, Порфирий Петрович?

— Да. И я много работал, чтобы ее создать, — вдруг развеселившись, ответил Ригерт и дал отбой.

Кабинет контрразведчика действительно насквозь пропах копченостями. Молодой финн страсть как любил грудинку и балык. В обеденный перерыв он запирал дверь на ключ и предавался чревоугодию, вызывая зависть и раздражение сослуживцев.

Лейтенант Койволайнен уселся за стол и указал Сухову на стул напротив себя. Контрразведчик положил руки на столешницу и начал допрос.

— Я получил информацию, что на пересадочной станции «Галилей» на вас совершила нападение группа неизвестных. Что вы можете сказать по этому поводу?

Порфирий Петрович инструктировал Петра Сухова, как надо отвечать на неизбежный вопрос.

— Мне потом объяснили, что это была операция флотской контрразведки. Инсценировав захват, спецназовцы без проблем доставили меня в штаб Первого сектора. У контрразведки имелись сведения о готовящемся покушении.

— В каком часу вы попали в здание Главного штаба?

— Не знаю. В это время я дрых без задних ног. — Командир «Котлина» играл святую простоту.

— И сколько времени вы там провели? — продолжал допрос Койволайнен. Он заранее знал, что правды от Сухова не дождешься, но обязан был довести процедуру до конца.

— Восемь часов.

— Так долго шел допрос?

— Допроса не было. Мы разговаривали с Ригертом. Потом меня покормили обедом, и с разрешения колонеля я подремал на кожаном диване. До следующего трансгала было много времени. — Военмор обезоруживающе улыбнулся.

Контрразведчик не верил ни одному слову военмора, но он не позволял даже самым сильным желаниям взять верх над собой и служебным долгом.

— Разговор с колонелем вы, конечно, мне пересказать не можете, — утвердительным тоном произнес Койволайнен.

— Почему нет? — вроде как удивился Сухов. — Ригерт рассказал мне о трагической гибели вице-адмирала Хашимото и о том, что мой экипаж награжден за выполненный рейд в тыл противника. Затем он предупредил меня о предстоящем разговоре с контрразведкой Шестого флота. Он не знал, что это будете вы, лейтенант.

Лейтенант с ненавистью смотрел на кавторанга. Молчание затягивалось.

— Я могу быть свободен, сэр? — наконец осведомился Петр Сухов.

— Убирайтесь… — выдавил Койволайнен.

«Мы еще встретимся, мерзавец!» — читалось на его лице. «Вот и славно», — подумал Петр.