Красный бамбук - Влад Савин

– Очень отдаленный: мой прадед был узником царизма, сосланным куда-то под Красноярск, – отвечаю я (клюнуло!), – и сей факт я еще не забыл, хотя по-польски практически не говорю. Не было практики, живя исключительно среди русских. А сейчас еду в командировку, в ваш прекрасный город – позвольте представиться, Кудрин Валентин Георгиевич, геолог.

Смешно, но это правда – насчет моих польских корней. В той прошлой жизни мать мне рассказывала, что среди ее очень далеких предков был такой вот польский шляхтич. Или не шляхтич – в общем, был сослан, и весь остаток жизни провел в Сибири, однако же там не кандалами гремел на каторге, а дослужился до инспектора народных училищ, умер еще до начала двадцатого века. В моей «легенде» здесь этого нет – но вряд ли знакомая из поезда сумеет проверить это в нашем Первом отделе.

– Геолог, – произносит она, – ах да, у нас в Карпатах сейчас что-то копают. Бандеровцев уничтожили, и по горам лазают все, кто хотят. А что будет после? Как думаете, те из вас, ученых-геологов, кто открыл руды Норильска и золото Колымы, думали, что на тех местах будет самая страшная каторга в истории человечества, и в землю лягут кости миллионов невинных жертв? У нас, конечно, не Сибирь, но… Если у нас найдут уран, из которого делают эти ужасные бомбы, – я слышала, его добывают в Чехии, а вдруг и у нас он есть? Это правда, что сейчас в СССР не расстреливают никого – а отправляют приговоренных в атомные рудники, где они умирают в ужасных муках? А вам нет до этого дела – лишь открытие, премии, лавры, что там еще?

Я пытаюсь понять, это что такое? У нас тут, в измененной истории, конечно, оттепель, но пока очень ограниченная, между «своими». Чтобы так разговаривать с незнакомым человеком, надо быть или сумасшедшей, или провокатором. Кто-то из верхушки Галицкой ССР против нашей группы играет – да нет же, в Львове пока все тот же товарищ Федоров сидит, в нелояльности которого сомневаться невозможно!

– Скажите, пани, вы случаем не из той Конторы, чье название лучше вслух не произносить?

– Ах, вот за кого вы меня приняли? – усмехнулась она. – Но мы ведь не призываем к каким-то противозаконным действиям, ну а за общие разговоры даже гестапо в оккупацию никого не хватало. Отчего люди бывают так откровенны в дороге – вот мы встретились, завтра расстанемся, и можем больше не увидеться никогда. Просто мне обидно за свой народ – воистину, лучше быть под немецким, турецким или татарским гнетом, чем под русской милостью. Потому что русские, облекая ею кого-то, взамен забирают душу. Вот вы уже забыли язык предков – а ваши дети уже полностью будут считать себя русскими, забыв о польской крови. Когда приходит завоеватель, можно согнуться под ярмом, а после распрямиться вновь. Когда русские дают толпе холопов хлеб, взамен прося отказаться от языка и веры, что выберут малодушные, которых всегда больше, чем героев? Когда нацию предает ее народ, остается лишь горстка храбрецов, для которых идея дороже сытости – и с которыми даже не сражаются, поскольку они не опасны, а смешны. А ведь моя страна была – подлинно, от можа до можа, владея и Смоленском, и черноморскими степями! Отчего история оказалась к ней так несправедлива?

– Может, оттого, что вы не русские? – отвечаю я. – Которые умели втягивать в себя другие народы. При этом требовали лишь службы или работы – но не отречения от веры и языка, это выходило как-то само. А вот поляки, поодиночке умеют быть успешными, как мой предок в Сибири, но как только соберутся толпой, тут же начинают вести себя, как шляхтичи в окружении быдла – в результате их соседи, вместо мирной ассимиляции, вынуждены сражаться уже за свою душу. Для меня Польша это нечто этнографическое, занятное и любопытное – но совершенно не знамя, за которое надо сражаться и умирать. Ее поглотят – ну, не вижу в этом ничего плохого, продолжить существование в виде этнографического карнавала по большим праздникам, внутри более сильной и успешной нации. Люди ведь будут живы и счастливы – и если их счастье будет большим, чем если бы им пришлось отстаивать свою самостийность, то значит, так тому и быть. Так прямо на наших глазах происходит с Украиной, так завтра будет с Польшей – лично я не вижу в том горя, если людям будет хорошо.

– А если завтра все нации сольются в одну, – упрямо спрашивает пани, – и будет во всем мире одна власть, одна воля, один закон? Хорошо это будет для людей или плохо?

– Проблемы, которые придется решать моим правнукам, меня сейчас не интересуют, – отвечаю я, – не люблю абстрагирования, я человек предельно конкретный. Сходить туда, сделать это. А прочее – в свободное время.

– Может быть, это время настанет гораздо раньше, – произносит пани. – Что ж, сказано же мудрецом, если вы не хотите заниматься политикой, политика займется вами. Вспомните ли вы тогда этот наш разговор, или будете сыты и довольны, как холоп у кормушки? В любом случае вы сделали свой выбор – вам решать. Спокойной ночи, пан!

Тут открывается дверь нашего купе. Вот парой секунд бы позже!

– Валентин Георгиевич, уже можно! – Тамара выглядывает, в халатике. И ее взгляд, когда она пани увидела – можно было с лазером сравнить! Ну а полячка смотрит на нее с легким удивлением, молча поворачивается и уходит.

Я также молча, как ни в чем ни бывало, вхожу в купе. У Тамары хватит ума сцену не устраивать? Умница, хватило! Но и разговор как-то не складывается, да и время уже к полуночи – так что спать.

Влезаю на полку. А все же интересная дамочка попалась – надо будет ее фамилию у проводницы узнать, вдруг пересечемся еще? У поляков черта такая есть – поодиночке они очень даже хорошими людьми могут быть (хотя и тут на кого попадешь), это когда они толпой собираются, начинается такое, всех святых выноси! Батя у меня, помню, вспоминал «Кабачок 13 стульев», советскую еще телепередачу (я не застал уже), и рассказывал, что у них было вполне приличное кино (не говоря уже о шмотках). «Четыре танкиста» я в двухтысячные смотрел, по ящику крутили, и на «Воронеже» у кого-то в записи нашлось (как и приключения бравого капитана Клосса, и еще про канонира Доласа). Вот только, взглянув внимательнее, это что ж выходит: в танковом экипаже из четырех человек, мехвод Григорий – грузин, Гуслик – бывший вермахтовец, австриец или силезец. Янек, главный герой, «искал отца, воевавшего на Вестерплятте», а сам-то как попал в СССР, причем еще подростком, судя по годам? Наиболее вероятно, что в тридцать девятом, при нашем «освободительном походе», оказался на новоприсоединенной территории – следовательно, хотя и поляк, все равно формально советский гражданин. Да еще первым командиром «Рыжего» в книге был лейтенант Василий Семенов – это в фильме (наверное, решив, что такое уже слишком) его переделали в поляка Ольбрехта. Хороший такой польский экипаж, нечего сказать! Или все символично, однако?

В этой же реальности, в текущем 1955 году, Польша сильно отличается от той, что мы помним в своем двадцать первом веке. Здесь она не получила ни Белостокскую область, ни границы по Одеру и Нейсе (слышал, что когда Сталин прочел про братцев Качиньских, то выразился неприличным словом). И немцы тут не только уничтожили Варшаву настолько капитально, что до сих пор (двенадцать лет уже прошло!) восстановить не могут, но и территорию к западу от Вислы успели разорить дотла. Все ценное, вроде заводского оборудования, станков и машин, что могли, то демонтировали и вывезли в Рейх – а после капитуляции так ничего и не вернули, заявив, что все уничтожено англо-американскими бомбёжками или затерялось неизвестно куда в неразберихе последних недель войны (подозреваю, что всё пропавшее, или большая часть, работает теперь в СССР). А что нельзя было вывезти, или не успели, то при отступлении подорвали так, что проще и дешевле выстроить заново, чем восстановить. Причем Советский Союз (в отличие от той истории) особо в восстановление Польши не вкладывался, ну разве что в сельское хозяйство, горнодобычу, железные и шоссейные дороги, идущие в ГДР, речные порты на Висле и её притоках – и все на возмездной основе. ГДР тем более не имел желания (и ресурса) помогать полякам, у ИНР хватает своих проблем с развитием воссоединённого юга, о западе и речи нет. Другие восточноевропейские страны тоже бедны, кроме Чехии, с которой отношения у поляков испорчены из-за Силезии. Но буйное панство поистине неистребимо – с гонором, пусть без штанов! – их внешнеполитические проблемы больше волнуют, чем даже собственная сытость.