Дочери войны - Дайна Джеффрис

– Голова кружится, – призналась она.

Элен подвела ее к кровати.

– Полежи немного. Потом я помогу тебе одеться.

– Как я все это переживу? – не открывая глаз, спросила Элиза. – Мне совсем тошно. Просто не понимаю, как все случилось. Неужели по моей вине?

– Элиза, ты ни в чем не виновата. Я говорила с Сюзанной. Забыла? Ты привела Виктора к нужной шахте. Нас кто-то предал. Немцы узнали о вылазке. Ничего сложного.

– Кто мог предать?

Элен покачала головой.

За час до начала суда сестры вышли из дому, одетые в черное и серое. Часть вещей была из их гардероба, что-то – из старой одежды матери. Мари предложила подвезти их на машине, поскольку Элизе было тяжело идти с вывихнутой лодыжкой. Поднявшийся ветер шелестел листвой. Элен вспомнилось время, когда они только-только приехали во Францию. Было столько радужных надежд на будущее. Никто и представить не мог, насколько резко изменится их жизнь.

Ждали молча. Любые слова были бы сейчас излишними. Тишину нарушил внезапный порыв ветра. Элен услышала, как где-то в доме хлопнуло окно.

– Ой, это мое, – спохватилась Флоранс. – При таком ветре нельзя оставлять. Сбегаю закрою.

Элен каждой клеткой ощущала приказ тела: бежать, бежать отсюда, но она словно приросла к месту, глядя на дверь и ожидая возвращения Флоранс.

Когда на дороге показался маленький светлый автомобиль, цвет его корпуса никак не вязался с мрачными одеждами и причиной, по которой сестры их надели.

– Ну что, едем, – вздохнула Элен.

Мари вышла из машины и открыла для Элизы дверцу со стороны пассажирского сиденья.

– Простите, не могу. – Элиза попятилась и покачала головой. – Просто не могу.

Элен обняла ее за плечи:

– Дорогая, тебе не обязательно туда ехать. Совсем не обязательно. Но мы постоянно будем с тобой. Думаю, потом ты пожалеешь, что не поехала.

Элиза смотрела в землю. Щебетали птицы. В ветвях свистел ветер. Других звуков не было.

Сестры стояли на центральной деревенской площади. Нервы у всех были натянуты до предела. Элен услышала, как за спиной захлопнулось окно. Обернувшись, она увидела, что еще на нескольких окнах дрогнули шторы. Перед ратушей собралась небольшая толпа. Если прежде на стене висел один нацистский флаг со свастикой, сегодня их стало три. Несмотря на ветер, день был погожим, что нередко происходит после вчерашнего ненастья. Но поражала неестественная тишина. Молчали птицы. Ни одна собака не лаяла, ни один петух не прокукарекал. Люди стояли, склонив головы, чтобы не встречаться глазами.

Минуты тянулись еле-еле.

Элен стояла рядом с Элизой, обнимая ее за талию. С другой стороны стояла Флоранс. Все три надели темные шляпы. На свой тонкий хлопчатый жакет Элиза намеренно повязала ярко-красный шарф – талисман, дающий ей силу, хотя об этом знали только она и сестры.

Наконец немецкий солдат открыл главный вход в ратушу. Элен показалось, что сердце ударило ей прямо в ребра. Элиза шумно вздохнула и крепче сжала руку старшей сестры. Толпа медленно двинулась по ступеням. Шли гуськом, под бдительными взглядами четверых немецких офицеров. Слышалось шарканье ног. Люди переговаривались, сетуя на ветер, заставлявший придерживать шляпы, чтобы не унесло. Войдя в зал, Элен услышала другие звуки: покашливание, скрип стульев. Ей стало муторно. Невозможно представить, что сейчас испытывает Элиза.

Стены зала суда были выкрашены в белый цвет. За длинным сверкающим столом, отделанным под красное дерево, сидели четверо эсэсовцев в форме. Открылась боковая дверь. Повернувшись, Элен увидела часового. Из открытой двери в зал протянулась полоса солнечного света. Перешептывания смолкли. Элиза смотрела только на эсэсовцев за столом. Те ждали. Затем к ним подошел второй часовой и что-то сказал. Послышались приглушенные голоса, потом они сменились восклицаниями. Ожидание грозило растянуться до бесконечности. Элиза продолжала смотреть на сидящих эсэсовцев. Элен молила Бога, чтобы только сестра не совершила какого-нибудь опрометчивого поступка. Однако сейчас лицо Элизы оставалось бесстрастным. Она сознавала, что ничем, даже самым ничтожным жестом, не должна заронить в немцах подозрение, что причастна к случившемуся и знакома с одним из обвиняемых. Нет, при всей своей импульсивности Элиза понимала, чем это чревато. У нацистов не должно быть ни малейших подозрений на ее счет. Вот только сумеет ли она сохранить это бесстрастное выражение лица? Может, сестрам не стоило приезжать на суд? Элиза не хотела. Напрасно они ее не послушали.

Наконец в зал ввели обвиняемых: троих мужчин и женщину. Руки у всех были связаны за спиной. Выглядели эти люди ужасно. Рядом с Элен послышались шумные вздохи собравшихся, увидевших избитые лица, вспухшие глаза и почерневшие руки, превращенные почти что в месиво. Потом ей показалось, будто зал снова вздохнул, теперь уже разом, не в силах смотреть на жертв нацистов. Она еще крепче стиснула руку Элизы.

Огласили состав преступления каждого. За этим последовало выступление нацистов, арестовавших троих участников засады, которых обвинили еще и в убийстве двух членов САБ.

Элен знала, кто на самом деле застрелил тех громил из САБ. Но даже если бы останков не нашли, партизан ждала казнь за убийство немецкого солдата. Все показания, естественно, давались на немецком. Собравшиеся не понимали ни слова, хотя догадывались, о чем речь.

Далее настал черед Виктора. За него вступились двое местных торговцев, знавших его с самого детства. Они говорили о добром характере обвиняемого. В защиту троих партизан не выступил никто. Суд был на редкость формальным и поверхностным. Элен шокировало, как быстро все закончилось. Весь этот спектакль наглядно показал, насколько беззащитен каждый живущий. Элен смотрела на обвиняемых, жалея, что никак не может послать им жест ободрения. Перед лицом неминуемой смерти самый молодой из мужчин расплакался. Остальные молчали, но по лицам было видно: все понимали, что их ждет. Все сознавали собственную беззащитность. Они проиграли, потеряв все, что им было дорого, и всех, кого любили.

Четверо эсэсовцев за столом перебросились несколькими фразами, затем обвели глазами собравшихся. Самый старший немец поднялся и заговорил по-французски. При виде его застывшего, каменного лица у Элен заледенела кровь. Немец прочитал имена и фамилии обвиняемых, добавив, что все они приговариваются к расстрелу.

– Это предостережение для всех вас, – продолжал он, вглядываясь в зал. – Казнь состоится немедленно, на городской площади.

Тишина показалась Элен оглушительной. Люди ожидали, что казнь совершится не на виду, во дворе за ратушей, как все прежние казни.

– Суд окончен, – объявил эсэсовец, и все четверо заседавших быстро покинули зал через дверь позади стола.

Элен сидела, не в силах шевельнуться. Но собравшиеся начали выходить из зала, невольно увлекая за собой и сестер. Пока длился суд, на площади успели поставить четыре столба. Сестры брели в общем потоке, но потом Элен повела их на самый край площади, и теперь они находились за спинами толпы. Большинство смотрело себе под ноги. Женщины молча плакали.