Чума теней - Вадим Калашов

Тень мальчика пожала плечами. Олэ улыбнулся, мол, вопрос был риторический, откинулся на ворох соломы, заменявший подушку, вытащил оттуда одну соломинку и начал пожёвывать.

– Сейчас мне с трудом верится, что я так остро реагировал на все твои… ну, понимаешь. Вспоминаются только какие-то забавные моменты. Смешные для нас обоих, а не когда я над тобой насмехался. И совершенно никакой ненависти. Всё-таки дурная это затея – заботиться о тех, кого убить собрался. Мостики всякие появляются. Я ответил? О чём ты ещё хотел поговорить?

Тень приняла облик девушки.

– Эрет? Что с ней?

Тень показала уезжающую карету.

– Отпустил? Ну и молодец. О чём печаль-то? Неужели не отпускает?

Тень печально кивнула.

Охотник выплюнул соломинку, встал и начал расхаживать по камере.

– М-да, любовь – это, конечно, не по моей части. Но вот продажные девки, да, ты прав, я их лучше знаю… Нет, Блич. Не думаю, что она вернётся когда-нибудь. И тем лучше. Испорченные девушки… Жизнь с ними сплошная боль, хотя что я говорю! – жизнь для тебя вообще одна сплошная большая боль.

Тень превратилась в вопросительный знак.

Охотник сел обратно на пол.

– Этого сразу не скажешь, но ты очень ранимый. Чувствительный. Пока ты заботился о сестре и не думал о себе, это не проявлялось. Но любовь к девушке всё вскрыла. Там, где никто не стремится никому причинить боль, ты бы прекрасно прижился. Но Долины Теней больше нет. А есть наш мир, где очень много предают. Я не отказываюсь от своих слов: Кай и Эрет – самое начало.

В. Ы. Х. О. Д?

– Не хочу говорить, малыш. Даю слово, больше не испытываю к тебе ненависти. Да, вы не верите нашему слову, ну, тогда поклянусь покойной матерью. Я очень любил маму, для меня это свято. Никакой ненависти. Только жалость. Это настолько чуждая мне эмоция, что моё сердце воспринимает её как иноземного захватчика и всеми силами сопротивляется. Но жалость сильнее. Скажу больше, я слегка в панике, что ещё способен жалеть. Настолько сильно жалеть. Жалеть не вспышками, как в трактире, когда занёс над вами меч, а постоянно и целенаправленно.

В. Ы. Х. О. Д?

– Хорошо. Я сказал тогда в сердцах, но сейчас, на здравую голову, понимаю, что так будет лучше всего. Если выберусь отсюда и убью твоего дядю, то прежде чем погибнуть сам, ты испытаешь ни с чем не сравнимую боль за его смерть. Если же меня вздёрнут, то всё ещё хуже… чем дольше ты проживёшь в мире людей, тем… это беспрерывное страдание, понимаешь? Ты не такой, как Воин Чести, даже не такой, как Фейли, ты не впишешься в наш мир. И самое главное. Если я тебя не убью или другой охотник, мы оба знаем, что рано или поздно в тебе проснётся Чума теней. Хорошо, если ты её вовремя заметишь. А если нет? И поможешь скончаться целому городу, а то и стране? Мне страшно даже представить, каким тяжким грузом это ляжет на тебя.

Охотник долго сидел и думал. Внезапно ему что-то пришло в голову, и он ударил кандалами о стену.

– Нет-нет, Блич! Я не уверен!!! Эта проклятая жалость путает все мысли, сам себя перестаёшь понимать. Но… но я поторопился сделать вывод, что ничего, кроме жалости, не заставляет меня толкать тебя к роковому шагу. Возможно, это всё-таки ненависть, но не к тебе, а к твоему дяде. Может, моя душа хочет просто причинить таким способом боль Воину Чести, отомстить за поражение. Короче, не слушай меня! Эй, Блич. Ты где?

Но было поздно. Тень Блича покинула Башню Смертников и вернулась к хозяину. А хозяин балансировал на перилах моста и смотрел вниз. Слова кузена о своей девушке отозвались воспоминаниями о той девушке, которая не будет твоей. С кем мог обсудить деликатную тему несчастный подросток? Обсудить немедленно. С пьяным дядей, с братом, который торопился на свидание? Будить профессора или Герта? Вот так и вышло, что глаза закрылись, а тень сама побежала, цепляясь за тени домов и статуй, по улицам и переулкам, просочилась в темноту между камнями издалека заметной Башни Смертников и услышала совет, который даже сам советчик, как выяснилось, не считал хорошим.

Блич знал, что кольчуга утянет на дно. Радость от обретения дома и семьи улетучилась. Боль от предательства оказалась сильнее.

И вдруг рука в кармане тоненькой куртки, которую набросил поверх кольчуги, нащупала конфеты. Те самые, которые так любил.

И словно вспышка кометы высветила дорогу в казавшемся непролазным лесу.

Да какая разница, кто тебя и когда предаёт, пока хоть кто-то помнит, какие сладости ты любишь и какие цвета носишь; никогда не забывает, что ты млеешь от запаха имбиря и обожаешь читать по ночам; из чьей памяти никогда не сотрётся факт, что ты боишься часов с кукушкой, но успокаиваешься под часы с котёнком!

Да предавайте, сколько хотите, хоть по сто раз на дню! Не страшно, пока кто-то помнит ваши совместные игры и забавные традиции, тайный язык и секретные жесты.

Пока кто-то хранит каракули, которые вы с сестрой называли рисунками. Пока…

Блич уже не хотел прыгать, но скользкие перила моста отказывались отпускать. Подросток отчаянно замахал руками и в панике закричал.

Нет! Не надо! Он всё понял! Он передумал!

Но судьбе было угодно иначе. Блич соскользнул, треснулся спиной о перила, и глубокая река приняла в свои воды тело очередного юного самоубийцы.

Роскошная карета неслась по совершенно пустой улице – люди, независимо от сословной принадлежности и достатка, завидев герб герцогской семьи, спешили заранее уступить дорогу. Ведь если слухи о смерти герцога подтвердятся, его мать вполне может занять место главного человека в стране.

Только один раз карета притормозила.

– Эй, негодяй? Ты что там? В холодную захотел?

– Матушка-герцогиня, не велите казнить! Колесо слегка просело, сейчас подправлю. А то, не ровен час, какая кочка.

На самом деле возница придержал коней, чтобы дать пройти нескольким путникам. Он узнал, какой они расы, и понимал, что от их гнева его не спасёт даже мать-герцогиня. Но попадать под её гнев тоже не хотел, поэтому предпочёл соврать про колесо. Мать-герцогиня воспользовалась моментом, чтобы выйти, подышать свежим воздухом. Посмотрев по сторонам, она схватилась за сердце и тяжело задышала. Возница тут же оставил имитацию починки колеса, чтобы не дать ей упасть. Но вдруг из кареты выскочил богато одетый мужчина с золотыми шпорами на щегольских сапогах и отшвырнул его так, что он упал в грязную лужу. Красивое лицо франта сильно портил очень широкий и глубокий шрам на щеке, который он безуспешно пытался скрыть бородой.

– Как ты смел, рвань, коснуться своими грязными клешнями знатной госпожи! Госпожа, держите мою руку. Вам лучше? Позвольте посадить вас в карету.

Возница уже тридцать пять лет работал на семью герцога, поэтому имел кое-какую гордость. Да и есть пределы несправедливости, за которыми у самых забитых и смирившихся людей просыпается чувство собственного достоинства.