Как мы не стали бандой - Глеб Черкасов

Галушкин помрачнел. Кислицын медленно тянул пиво, стараясь не спугнуть момент. О шефе он знал немного, а уж про молодость речи не было никогда.

— Как тебе наши новые друзья? — прервал Петины размышления Никита Палыч, воспоминания как начались, так и закончились.

— Да вроде нормальные, хотя Женя достает иногда, очень шумный.

— Вот смотри, Петя, вот и власть, и деньги во плоти, а ничего не могут они без нас, а знаешь почему? — Никита Палыч заказал еще шнапса. — Потому что это мы основа страны, мы — воины, кшатрии, а никакие-то там болтуны, умники или торгаши.

Петя начал терять нить разговора.

— Мы спасли эту несчастную страну в девяностые, на нас, как на крюке, удержалась вся эта территория, и мы теперь должны вести ее вперед, — Никита Палыч закурил новую сигарету и размахивал ей, как указкой у доски. — Можно быть свободным от денег или желаний, но свободы от власти быть не может: либо тобой управляет власть, либо ты и есть власть. Смотря что выбрать. Только когда ты наверху, ты сможешь совершать правильные поступки. Иначе ты всегда будешь зависеть от балаболов или идиотов, я на них насмотрелся в 1991 году. И не на Ельцина, он хотя бы с яйцами был, а на ГКЧП, ты не представляешь, какое это оказалось болото.

Галушкин помрачнел, резко сделал глоток, потом так же резко улыбнулся:

— А простава в Берлине на самом деле с тебя.

— С чего это? — удивился Петя.

— Ну как, довезешь нас до Берлина, я поведу наших мальчиков в бордель, знаю там один неплохой, а ты — в аэропорт, жену с сыном встречать.

Кислицын маханул рюмку залпом.

— Что уставился, встретишь их, отвезешь в гостиницу, ну жена день в номере посидит или погуляет по центру, магазины присмотрит, вам потом еще пару дней здесь без нас жить, а ты с Игорем Петровичем с нами вместе на финал.

Петр прикурил одну сигарету от другой. Галушкин смеялся.

— Откуда виза у них — две недели назад попросил хороших людей все это сделать. Откуда билеты на самолет — так заказал и оплатил, не так дорого, если с умом. Как на финал сын попадет — отложил специально один билет, когда решил все устроить — когда ты нас на той станции от больших трудностей спас. Ну ты пойди позвони домой, жена-то в курсе, а вот сыну сам скажешь, а я пока тут еще рюмку выпью.

Петя отошел в сторону от кафе. Трубку взяла жена. Чуть-чуть поругавшись для приличия, что давно не звонил, спросила, как в Берлине погода, специально отметила, что Кислицын никогда ничего не знает, и позвала сына.

Судя по тону, он был рад, но делал вид, что крайне недоволен отцовским отсутствием.

— Игорь Петрович, ты не барагозь, вот послезавтра вы с мамой в Берлин летите ко мне, да, на чемпионат мира. Что значит, все интересное кончилось, финал тебе ерунда? Не ерунда, ну хорошо, проследи, чтобы мама захватила мою синюю рубашку, она фартовая, вместе за итальянцев болеть будем, да, скоро увидимся.

Никита Палыч сидел за столиком с новыми рюмками шнапса.

— Ты думаешь, я тебе подарок сделал? Нет, это твоему Игорю Петровичу. А знаешь почему? Потому что он воин и я воин. Ты тоже воин, но только недотепа, а он — настоящий воин.

— Почему я недотепа? — обиделся Петя.

— Мог бы и сам подумать, что сынок твой до соплей был бы рад на чемпионате мира побывать, но не ты, а я, заслуженный человек, думаю об этом, занимаюсь организацией всей поездки, используя, между прочим, дорогостоящий роуминг.

Петя хмыкнул, за телефоны у них платила контора.

— Не важно, в общем, твой сын воин и потому должен знать: не важно, чем и как ты владеешь, важно — что награда всегда найдет тебя.

Кислицын понял, что Галушкин по-настоящему пьян.

Они вышли из кафе и побрели через площадь к гостинице.

— А сыном твоим я займусь, — вдруг сказал Никита Палыч.

— Как это? — непонимающе ответил Петя.

— Поступит в МГИМО или еще какое приличное заведение, репетиторов найму, пусть сын бандита Лимончика сделает настоящий шаг вперед, запомни, парень, вот теперь приходит по-настоящему наше время.

Петя кивнул. Сейчас ему важнее всего было придумать логичное и непротиворечивое объяснение тому, как оказался здесь и почему сын прилетает к нему так поздно.

Игорь Петрович был смышленым ребенком. В лоб врать не следовало.

2000 ГОД

Дмитрий Хубариев

(РОССИЯ — ИЗРАИЛЬ, 1:0)

— На работу, на завод, приходит радостный такой мужик. Его спрашивают: «Иваныч, ты чего такой счастливый?» — «Сын, сцуко, порадовал наконец-то! В дневнике принес первую благодарность от учителей! Чуть не прослезился…» — «И что там написали?» — «Написали: “Ваш сын единственный, кто догадался взять с собой в поход водку! Спасибо Вам, Федор Иванович, за сына!”» Хубариев, тебе телеграмма срочная.

Из дневника Дмитрия Хубариева

(Написано в середине нулевых годов)

Когда я заезжал в Москву, мне почему-то даже и не думалось разыскать Макса, сесть поговорить. Не в обиде дело, просто, казалось, не о чем. Он остался в той закончившейся, собственно из-за него, жизни. А вспоминался только по мелочам: как человек по улице идет в белом пиджаке, так Максов костюм вспоминаю. Ну или ту историю с клубникой. Или еще что. Странное дело, никого, кроме него и бабы Веры, у меня в родне не было, а его и не считал. Поэтому сразу стыдно стало, как узнал…

Максим Хубариев умер почти так же нелепо, как и жил. Он шел с двумя друзьями в гости и решил по дороге подкрепиться коньяком и дыней. Что убило их: паленка, душное московское лето, расшатанное здоровье или совокупность факторов, осталось неизвестным. Три трупа около скамейки напротив детского сада, хорошо, что лето, детей не было, рассказывал милиционер. Дима поинтересовался ходом следствия, старший лейтенант посмотрел на него как на идиота.

Скандалить было без толку. Не станет милиция впрягаться за трех почти забулдыг, распивающих палаточные коньяки. Хубариев прекрасно понимал, что Ларин с Дукалисом только в сказках про «Улицы разбитых фонарей» водятся.