Рим. Цена величия - Юлия Голубева

Он уже успел облачиться в белоснежную тогу с золотой каймой и венок из золотых лавровых листьев, изображая Аполлона, его рыжая борода была завита крупными кольцами на манер персидских властителей. В руках он сжимал изогнутую лиру, перевитую желтыми лентами. Фигура его выглядела величественной, но в то же время комичной. Зная нрав Агенобарба, вечно неопрятного и равнодушного к одежде, все диву давались тому, как изменила его любовь.

Когда Домиций запел под собственный неумелый аккомпанемент, первым побуждением присутствующих было заткнуть уши – настолько громко он ревел. Видимо, он решил, что чем сильнее он будет напрягать голосовые связки, тем лучше получится. Пирующие просто не знали, куда деваться, неудержимый хохот рвался наружу, но, помня о вспыльчивости непредсказуемого Агенобарба, никто не смел даже улыбнуться. Сама Юния сидела, точно мраморная статуя, не шевелясь. Ей приходилось тяжелее всех под пристальным взором Домиция, прикованным к ее лицу, а обижать его своим смехом не хотелось. Гней пел от души, долго расписывая красоту возлюбленной, прелести ее тонкого стана с такими вольностями, что Клавдилла постоянно краснела. Когда он закончил, все с облегчением перевели дух.

И на сцену выступил Калигула. Ни для кого не было тайной, что его певческие таланты гораздо скромнее ораторских. Поэтому тихие вздохи послышались отовсюду в предвидении худшего. Он провел пальцами по струнам и запел. Все замерли от удивления – насколько красив оказался его голос! Некоторые даже привстали, изумляясь. Песнь лилась, переворачивая души, проникая в тайные уголки, вызывая все хорошее и доброе. Матроны утирали невольные слезинки. Сам некрасивый Калигула даже преобразился, казалось, слушателям открылись тайные стороны его души. Лишь Юния задумчиво сидела, никаких эмоций не отразилось на ее прекрасном лице. Но этого не видел никто. Все, охваченные неизведанным волнением, устремили свои взоры на певца.

Едва песнь затихла, зал взорвался овацией. Выкрики одобрения неслись со всех сторон, все требовали награды Гаю Цезарю. Судьи встали с кресел, чтобы огласить решение. Старый Агриппа в волнении закашлялся. Тогда взял слово Помпоний Грецин, величественный седовласый старец.

– Сиятельные гости! – обратился он к присутствующим. – Мы единогласно присуждаем победу Гаю Юлию Цезарю. Пусть его прекрасная Клеопатра преподнесет ему награду. Давайте совершим возлияние Венере и Аполлону, благосклонным к сегодняшнему победителю!

– Пусть подойдет ко мне победитель! – звонко сказала Клавдилла.

Она сняла с пальца драгоценный рубиновый перстень. Калигула спустился к ней со сцены и встал рядом.

И тут случилось неожиданное. Из-за занавесей сбоку сцены показался актер в маске Аполлона. Он-то и подошел к Юнии, она торжественно поблагодарила его за прекрасную песнь и преподнесла награду. Все, остолбенев, молча наблюдали. Судьи в изумлении попятились.

– Что это значит? – спросил Агриппа.

– А это значит то, что достойный римлянин должен проявлять свои таланты не на глупых состязаниях певцов, а применять их на благо империи. Наследник престола Римской империи, империи, властвующей над миром, – не певец, рядящийся в маски. Предоставим же петь тому, кто нашел в этом жизненное призвание. Поблагодарим Мнестера, порадовавшего нас своим искусством!

Голос Юнии звучал торжественно и серьезно, и ни судьи, ни даже сам Агенобарб не решились возразить ей. Жидкие хлопки переросли в овацию Мнестеру, который снял маску и высоко поднял руку с сияющим рубином.

Агенобарб подошел к Юнии:

– Прости, моя божественная. Я и вправду недостоин петь пред твоими прекрасными очами. Ты дала мне хороший урок. Но я клянусь златокудрой Венерой, что когда-нибудь завоюю твое уважение и любовь.

Юния усмехнулась…

– Да, я лично слышала, что он так ей и сказал, – произнесла Энния, – «завоюю любовь». А она лишь смеялась. На что он надеется? Они с Калигулой выставили его на смех! Гай просто открывал на сцене рот, а за него пел Мнестер. Агенобарб кротко сносит насмешки и по сей день.

– Он сбежал из-под домашнего ареста и помчался к Ливилле, где гостит Юния, – сообщил Макрон. – Это уже слишком. Я послал отряд преторианцев доставить его обратно. Может, это охладит его пыл.

– Бедняжка Агриппинилла!

– Пусть просит у Тиберия развод. С ее красотой и богатством она долго одна не засидится, – прокомментировал Макрон восклицание жены.

– Я собиралась к ней!

– А я подумал, что мы сможем вместе провести этот солнечный денек. Все важные дела я уже решил, а остальные подождут.

Невий умоляюще посмотрел на жену, и она засияла от удовольствия. Давно она не видела мужа таким ласковым и нежным. Наконец-то он окончательно простил ей измену. Больше она не будет столь глупа или… неосторожна!

В этот момент номенклатор доложил о Кассии Лонгине. Энния и Макрон удивленно переглянулись.

– Проводи его в таблиний. Я сейчас подойду.

Невий и Кассий были мало знакомы между собой, изредка встречаясь на званых обедах. Высокородный патриций, сенатор консульского звания, Лонгин презирал Макрона, сына раба. И префект прекрасно это знал. Луций едва с ним здоровался, избегал пожатия рук и разговора в общей компании. К тому же при его репутации честного, порядочного человека ему претило всякое общение с префектом претория, славившимся неразборчивостью в средствах, жестокостью и циничностью взглядов. И вот теперь Луций Кассий Лонгин в доме Гнея Невия Сертория Макрона.

Префект застал его рассматривающим сделанный из туи столик для игры в кости. Кассий был очень привлекательным молодым человеком. Свои вьющиеся пепельные волосы он собирал сзади в хвост на старомодный патрицианский манер – такую прическу до сих пор носили Тиберий да еще старые Агриппа и Аррунций.

– Приветствую тебя, благородный Кассий! – с легкой усмешкой сказал Макрон, делая ударение на слове «благородный». – Какое дело привело тебя в мой дом?

– Приветствую тебя, Невий Серторий! – ответил Кассий. – Ты увлекаешься запретной игрой?

Глаза Макрона заблестели.

– Да, мне нравится. Я совсем недавно приобрел этот столик.

– Он великолепен! Никогда не видел ничего подобного, – восхищенно произнес Лонгин, наклоняясь и прищуривая голубые близорукие глаза.

На круглой поверхности столика с приподнятыми золотыми краями искусный мастер изобразил фараона Египта на колеснице рядом с царицей в рогатом венце. Каждая мелочь в облике и одежде фигурок была тщательно прорисована, в высоком уборе властителя сияли маленькие драгоценные камни. Стремительный бег белоснежных коней, казалось, не смогут сдержать даже вогнутые края столика. Макрон осторожно коснулся лика царицы своими грубыми короткими пальцами. Роскошным одеянием она напомнила ему Юнию на состязании у Домиция. Всмотревшись, он даже уловил сходство в лице, обращенном к фараону. Макрон глубоко вздохнул и обернулся к гостю.

– Не хочешь сыграть? – предложил Кассий. – Не могу удержаться от соблазна.